Сказки для Марты - [37]

По коридору шныряли бодрые люди в спортивных костюмах, спотыкаясь, бежали дети, иногда играла музыка или выходил из своей каморки хмурый - пьяный или похмельный - проводник, но чаще всего в этих коридорах было тихо и пусто. Там не было никого, за исключением искателей особого железнодорожного наслаждения.

Я никогда не заговаривал с ними, и до сих пор не уверен, что - глядя в окна, щурясь от ветра - люди эти занимались тем, чем занимался и я.

Они были совершенно не похожи друг на друга, единственное, что их объединяло - стремление избегнуть встречи: стоило одному заметить другого, он тут же уходил в соседний вагон, будто этот вагон был уже занят. Так же точно, не задумываясь, поступали все мы, понимая задним умом, что оказавшись на расстоянии голоса, будем вынуждены говорить друг с другом - вместо того, чтобы

2

смотреть на провода, деревья и заборы. Вдоль дороги стоят деревянные или - реже - металлические вышки, столбы, и если зацепить взглядом чёрное, пустое тело электрического кабеля и, не отводя глаз, внимательно и цепко следовать его извивам, спускам и подъёмам, обрывам, головокружительным кульбитам, подскокам, умножениям и расширениям, его приключениям в пространстве, для которых не существует понятий и определений в русском языке, можно попасть в такт: подслушать голос электросети, стать её частью, погрузиться в мир чёрного электричества, который на первый взгляд кажется невзрачным и монотонным, но, стоит заглянуть сюда однажды, и ты станешь возвращаться снова и снова, потому что мир этот на деле бесконечно разнообразен: любое мельчайшее отклонение от заданной траектории может оказаться куда более увлекательным, чем приключения Таинственного Острова, каждая вибрация, каждый завиток отзывается в животе, будто ты не наблюдаешь за этим со стороны, как бы паря в отдалении, а находишься внутри, будто ты сам бежишь по этим проводам подобно электрону, наполняя собой, своей сутью, своим телом внутренности узких лабиринтов, а после,

3

ночью, лёжа на верхней полке с открытыми глазами, я слушал звук, с которым вагон подпрыгивает на стыках, скрежет и скрип рессор во время торможения, мерный гул сортировочной, прерываемый бормотанием диспетчера, смазанный неразличимый фон, напоминающий радиопомехи, какой бывает только после полуночи на перроне какой-нибудь богом забытой станции, где поезд стоит всего минуту, и на этом фоне - матерную перебранку сонных курильщиков, выбравшихся наружу, чтобы вернуть ощущение тверди под ногами.

Состояние моё напоминало остановившееся, длящееся мгновение, сладостное и будоражищее, какое наступает в разгар игры в прятки, когда голоса преследователей звучат близко, их тени движутся на стене, но ты чувствуешь себя уютно и покойно в своём убежище, зная, что тебя не найдут - пока ты сам не сжалишься над противником и не покажешься наружу с видом торжествующим и немного глуповатым, какой бывает обычно у победителей.

Вода

По малолетству я любил плескаться в морской воде у самого берега, но плавать научился лишь к восьми или девяти годам. Человек, который научил меня плавать - вахтёр Василий, похожий на отважных героев Фенимора Купера, тех, что были способны без усталости прошагать пол Америки, отстреливаясь от индейцев, по необходимости питаясь змеями и дубовой корой. Из года в год большую часть летних каникул я проводил на маленьком пляже черноморского пансионата "Чайка", куда пускали по предъявлению именной карточки с фотографией и печатью. Василий служил при пансионате: главной его обязанностью было пропускать "своих" и отваживать приблудных любителей солнечных ванн и прочих морских увеселений. Вскоре после открытия сезона Василий знал всех "пансионатских" в лицо, тем не менее он встречал нас, выглядывая из своей будки с таким видом, будто каждый второй пляжник был хорошо законспирированным шпионом Антанты. Мы были неизменно вежливы с ним и в глаза называли не иначе как Василием Петровичем.

Однажды утром он посадил меня в лодку и сообщил, что нас ждёт Великое Путешествие, откуда мне суждено вернуться Настоящим Человеком. Мама, бывшая при этом, пыталась возражать (думаю, одного упоминания о "Настоящем Человеке" было достаточно), но Василий остался непреклонен:

- Ну что это за мужик, который плавает как топор? Не волнуйтесь, мамаша, всё будет путём.

Всё было путём. Мы успели отплыть на порядочное расстояние от берега прежде чем я сообразил что он собирается делать, и принялся орать как укушенный.

Василий некоторое время с отвращением глядел на меня, ожидая покуда не выйдет весь воздух, а после - взял за плечо и одним лёгким движением опрокинул в воду.

Я сразу захлебнулся и пошёл ко дну.

Наглотавшись воды, вопреки всем теориям дарвинистов о Воле К Жизни, я мигом перестал сопротивляться и позволил стихии увлечь тело вниз. Василию пришлось потрудиться, разыскивая меня у самого дна, где видимость была близка к нулевой. В конце концов он ухватил меня за волосы и поднял на поверхность.

Из всех отверстий хлестала вода, фактически я утонул, а после - был возвращён к жизни: Василий умел делать искусственное дыхание виртуозно, по всем правилам черноморской науки о спасении утопающих.