Сказки для магов - [4]

    - Томление - это состояние, когда желание ещё не оформилось или не осозналось, - повторила сказанное мышка.

    - Это так, - прошептала курочка.

    - Так вот, бабуля всё время настаивала на том, что это просто, а "не просто" - совсем другое. Она объяснила это так: "В детстве в ребёнке нет страха. Ни страха, ни Томления. И потому он практически всемогущ, но уже в подростковом возрасте начинает нарастать Неведомое, Небывалое, что делает человека неполноценным - приходит Томление. Это уже не детский каприз. И Томление забирает себе судьбу человека - это чудовищный процесс, превращающий человека в Раба. С того момента восстают все неоткупные муки. И простой человек уже не способен одолеть тяготы смутного чувства. Он гоним, терзаем и давим. И чем дальше, тем жёстче. Потом он узнает, ЧТО его томит, - но Томление уже не оставит его. И в юности, и в зрелости, и в старости. И смерть: то со смехом, то с удивлением посматривает, как Томление готовит человечишку, как готовит..." - вдруг она прервала себя и спросила. - "А ты не убежишь от меня?"

    Бабуля так резко переменила тему, что я опешила и ответила прямо, прямо из сердца:

    - "Нет, не сбегу. Но по временам мне бывает очень страшно. Мне кажется, что я попала в какой-то особенный, жутковатый мир. Здесь всё очень странно. Здесь жёстко и сильно обходятся со всем..."

    Я говорила сбивчиво, мне было трудно выразить свои ощущения, но бабуля поняла меня и тихо смеялась своим волнисто-спиральным смехом.

    "Это тебе только кажется. С непривычки. Мой мир прекрасен, добр, но он требует Силы. Тут ты права. Сила нужна везде, где живут правильно. А почему бы тебе всё-таки не сбежать? Тебе ведь временами очень страшно?" - передразнила она меня.

    Я не могла ответить определённо, но я чувствовала, что бежать мне некуда. Куда бы я побежала? А бабуля всё смеялась надо мной. Она говорила, что во мне борются два страха, которые рано или поздно парализуют меня, что я полысею между двух страхов и стану уникальным мышиным существом - буду лыса, как лягушка. Мышиный мир отвергнет меня навсегда. Я останусь лысой одинокой мышью без рода и племени. Для меня закроется путь в любую мышиную нору, что я стану мышью-изгоем, старой мышиной девой. А для всех маленьких мышат, которые будут непослушными - которые не будут ложиться вовремя и быстро спать, чтобы не мешать родителям воспроизводить других таких же непослушных маленьких мышат - для их устрашения придумают лысой одинокой мыши костяную ногу. И один-единственный передний злобный зуб, который плотоядно будет торчать в детством сознании из жуткого рта чудовища. Это будет твоя судьба..."

    - Слушай, а не была ли это сама Баба-Яга? - вдруг озарённо спросила курочка.

    - Да. Так зовут её среди Обывателей. Её, и таких как она, - мышь почему-то с уважением посмотрела на Рябу.

    Ряба использовала момент и спросила:

    - Чему же она тебя всё-таки научила? Или это тайна?

    - Нет. Это не тайна, - мышка задумалась. - Просто всему, чему она научила... Многое я ещё сама не поняла.

    - А что она умела?

    - Да кто же это знает?! - отшатнулась мышка. - Она сама едва ли.

    - Ну, что-то она тебе показывала, рассказывала?

    - Да, мышка заметно задрожала. - Да.

    - Расскажи, если можно, - взмолилась курочка.

    Мышка огляделась. Курочка тоже. Они оказались в густой сумрачной чаще. Насупленные ели тесно жались друг к другу, опираясь на широкие игольчатые лапы. Под ними ничего не росло из-за отсутствия света. Под ними никто не прятался - там было темно, сыро, жутко. Даже под юными ёлками ничего не росло, а под старыми и подавно. Одна только густая, как плесень, паутина кое-где украшала тёмно-зелёные колючие лапы.

    - Ты не боишься? - спросила курочка тревожно.

    - Чего? - в вопросе мышки было столько недоумения, что тревога курочки сразу конкретизировалась: теперь она боялась своей спутницы и жалела, что так неосмотрительно отправилась на прогулку. Однако любопытство победило: оно смешалось с тревогой и взорвалось, как пересохший стручок гороха:

    - Ну, расскажи, расскажи же. Ты так вовлекла меня, мне теперь покоя не будет. Я вся изведусь. Расскажи хоть что-нибудь, что можно. Что не тайна.

    - Я могла бы рассказывать тебе о бабуле бесконечно, но у меня в памяти всегда один случай, - согласилась мышка. - Как-то взяла меня бабуля в ночь. Серебристая неопределённость луны наводила свои чары. Великолепие поигрывало неуловимой узорчатостью... Кстати, помнишь, ты дивилась редкой окраске моей шерсти - это от таких лунных ночей; бабуля научила меня загорать под луной и впитывать её холодную мудрость.

    - Как это? - спросила курочка.

    - Об этом потом. Присмотрись к лунным ночам, иначе тебе будет трудно понять услышанное. Теперь просто запоминай, а потом когда-нибудь, в лунные прозрачные ночи, вглядись в окружающее. Я тоже тогда мало понимала всё это и почти не обращала ни на что внимания. Во мне были тогда, как в тебе теперь, тревога и надежда. Я сидела у неё на плече и дивилась её легкости. Мы шли к поляне. Там в ночи, среди серебристых теней, бабуля оставила меня на краю поляны, а сама пошла и стала в центре её. Затем с грациозными поклонами она принялась кружиться. В её кружении мне слышался какой-то припев, он постепенно переходил в