Сказки дальних странствий - [38]

Уже были открыты им Гавайские острова. Корабли плавали почти два года, когда пришли в бухту Кеалескекуа за водой и припасами. Навстречу им двинулись от берега каноэ, празднично украшенные. И воздавалась хвала богу Лоно… Островитяне встретили Кука, как божество, и они поверили, что он послан им, чтоб принести великие блага. На берег ступили вооруженные солдаты морской пехоты. Они искали съестные припасы и всё, что находили, несли на корабль… Закончив свои дела, корабли отправились в путь, но сильные ветры заставили их вернуться. На этот раз залив был пуст. Никто не встречал бога Лоно… На берегу произошло несколько стычек между матросами и туземцами. Потом островитяне похитили корабельную шлюпку. И вот это-то вынудило Кука сойти на берег. Он взял с собой девять солдат морской пехоты и лейтенанта и сразу же направился к селению, где жил главный вождь. Островитяне склонились перед ним, отдавая почести. Кук арестовал вождя, чтобы этим добиться возвращения шлюпки и повиновения островитян. Вождя под конвоем вывели на берег, но, пока вели его, все больше и больше гавайцев окружало солдат, и, когда вышли к воде, раздались плач и мольба. Гавайцы так долго умоляли вождя не покидать остров, что пришли в экстаз и набросились на солдат. И вот тогда-то и произошло убийство.

Ну, а помощник Джеймса Кука лейтенант Кинг, тот самый, что потом от Камчатских берегов довел до Англии корабль Кука, сообщает иную версию. Он пишет, что со шлюпок неожиданно начали стрелять солдаты морской пехоты и убили одного из вождей островитян, и тогда гавайцы вступили в бой.

Я сделал выписку из его воспоминаний:

„Островитяне против всех ожиданий выдержали огонь с величайшей твердостью и, прежде чем солдаты морской пехоты перезарядили ружья, бросились на них со страшным криком. За этим последовала сцена крайнего ужаса и смятения. Четверо солдат морской пехоты были убиты среди скал при отступлении и пали жертвой свирепого врага, еще трое были опасно ранены. Лейтенанту нанесли удар копьем, но он спасся, убив туземца, который только что его ранил и собирался повторить удар. Наш несчастный командир, когда его последний раз видели, стоял у самой воды и кричал людям в шлюпках, приказывая им прекратить огонь. Если это так (те, кто присутствовал при этом, считают, что солдаты морской пехоты стали стрелять без его приказаний и что капитан Кук хотел прекратить кровопролитие), то гуманность командира должна была оказаться гибельной для него: замечено было, что, пока он стоял лицом к туземцам, никто не осмеливался его трогать, по, как только он повернулся, чтобы отдать приказ людям в шлюпках, приказ не стрелять, его ранили в спину, и он упал лицом в воду. И тогда, заметив, что он упал, островитяне подняли громкий крик, сразу же вытащили тело на берег, окружили его и, вырывая друг у друга ножи, обуреваемые диким желанием, принялись терзать его труп. Так пал наш великий и славный командир“.

Возможно, есть еще какие-то версии и воспоминания очевидцев. Но дело не в этом. Я думаю, Кук был обречен давно и просто благополучно избегал гибели. Ведь всюду, и на Таити и на Гаваях, его поначалу встречали, как божество, как пришельца из другого мира, а он и был для них таким. Островитяне так и представляли себе иной мир, и между этими двумя мирами еще не был налажен контакт. Кук и не пытался его наладить, как сделал это, допустим, Миклухо-Маклай. Постепенно островитяне убеждались, что пришелец если и божество, то недоброе, а мир перед ними делился резко на добро и зло, как в легендах. А зло надо уничтожать. Вот что привело к трагедии… Я это к тому, мама, что человек, ступая на берега иных миров, должен знать, что и по ту сторону его культуры есть свои понятия чести и в них можно и нужно проникнуть, но нарушать их нельзя. Мне как-то еще в мореходке рассказывали, что когда один из русских мореплавателей снаряжал экспедицию в Тихий океан — я не помню, кто именно, и потому боюсь соврать, — то у всех офицеров его корабля на кортике было выбито слово „Честь“, и перед отплытием из своих земель офицеры в кают-компании давали на этом кортике клятву соблюдать достоинство, не творить ничего вопреки своей совести и уважительно относиться ко всем народам, что встретятся на их пути… Не понимаю, почему сейчас не дают клятв!

Ну, видишь, сколько я тебе написал. Больше не будешь обижаться, что шлю короткие письма.

До Нового года осталась неделя, мы будем встречать его в тропиках, в Индийском океане. Я послал тебе заранее радиограмму, по еще раз поздравляю с наступающим… Если у тебя появится Оля, передай ей от меня привет. Крепко целую мою славную учителку…»

Мне рассказал об этом Нестеров, но довольно скупо, и потому кое-что пришлось представить…

Ник-Ник, как только увидел его в дверях кабинета каюты, сразу же поднялся из-за письменного стола, где в аккуратных папках лежали бумаги, и, сделав широкий жест рукой, сказал:

— Прошу.

И Нестеров понял, что нужно идти к круглому кофейному столику, на котором стояла плетеная корзинка с бананами и кувшин с соком, в нем плавали кубики льда. Такой прием означал, что разговор будет не вполне официальным, и Нестеров, не очень приученный к вольным разговорам с капитанами, почувствовал неловкость и сел в кресло, не отваливаясь на его спинку, а прямо, словно был готов в любое мгновение вскочить по команде. Ник-Ник подвинул к нему хрустальную пепельницу и сказал: