Сказка зимнего перекрестка - [6]

— Вы, наверное, голодны? — спросил он с ноткой, какую она смогла расценить лишь как застенчивость. — И хотите умыться?

— Второе больше, чем первое, — смущенно улыбнулась она. — Но это, наверное, пока невозможно?

Он осмотрелся с некоторой растерянностью, будто был не совсем уверен в окружающем их ландшафте и в том, что в ближайшие пять минут тот останется неизменным.

— Вон там, — он махнул рукой, указывая направление, — есть ложбинка. Дно ее заросло кустами, и там всегда есть сколько-то дождевой воды. Она, конечно, холодная, а у меня нет даже котелка, чтобы ее согреть…

Он криво улыбнулся на ее недоверчивый взгляд.

— Вы не должны бояться меня, мадемуазель. Я подожду здесь и ничем не оскорблю вас.

Что ж. Уговаривать ее не пришлось. Агнес спустилась в ложбинку, затянутую пеленой жмущегося к земле тумана, и торопливо вымылась, поминутно озираясь и постанывая от студености воды. Сказать, что она стала чистой, было бы слишком много, но она сделала все, на что у нее хватило духу, и даже выполоскала нижнюю юбку, впервые в жизни исполнясь искреннего сочувствия к прачкам, коим приходилось заботиться о кондиционности ее белья круглый год по всякой погоде.

По крайней мере из зарослей на просвистываемую игривым ветерком пустошь выбралась розовая девушка, а не покрытое ржаво-бурой болотной тиной страшилище, отдаленно напоминающее не в меру раздавшегося швопса. И хотя никуда не делись прочие мелкие неприятности вроде острого чувства голода, колючей сухой травы, мокрой юбки, липнущей к горящим от ледяной воды ногам, она вновь чувствовала себя человеком. Там, под этой засохшей, едва ли не гремевшей броней грязи, задыхалось ее достоинство.

Возвратившись к своему спасителю, она обнаружила его сидящим на земле, уткнувши подбородок в острые колени, по-детски обвитые длинными руками. Худые плечи торчали как-то жалобно, и он посмотрел на нее снизу вверх со странным измученным и отчаявшимся выражением, как будто, смертельно устав, в снежном поле замерзал в одиночку. Умирающим в страшных муках он не выглядел, однако что-то в его взгляде и позе показалось ей очень болезненным, и мягкосердечная Агнес не смогла не откликнуться на эту безмолвную мольбу о помощи, как сам он не мог не побежать на вопль тонущей лошади.

— Я — дочь герцога д’Орбуа, — сказала она, опускаясь рядом наземь и укутывая ступни юбкой. — Поверьте, благодарность моего отца не ограничится словами.

Она осеклась, почувствовав, что до герцога д’Орбуа сейчас — как до луны.

— Ах, — прошептал ее рыцарь, столь могущественный и безупречный в час беды, — какая разница, какого герцога вы дочь? Никто не должен тонуть в болоте. У меня есть с собой немного хлеба. Не побрезгуете?

— Нет, — сказала Агнес, — но… Ведь это — все, чем сами вы должны были поужинать?

— Мне не привыкать. Пожалуйста, ешьте. Не будете возражать, если я ненадолго покину вас? Видите ли, мне тоже хотелось бы принять человеческий облик.

Агнес энергично кивнула и впилась крепкими зубами в черствую горбушку. Теперь, когда по какой-то неведомой причине спутник ее так безнадежно пал духом, в самой ней вскипала здоровая бодрость. Сейчас, когда он вернется, она попросит его отвести ее в ближайшую деревню, а там уж общинные старосты позаботятся доставить ее в отцовский замок с комфортом. За нею станет лишь проследить, чтобы благодарность герцога попала по адресу. В качестве доказательства того, что пережитые ею ночные опасности были вовсе не шуточными, Агнес увязала в платочек дохлого швопса, которого во время мытья обнаружила мертвой хваткой вцепившимся в краешек юбки. Помимо очевидных прочих достоинств, тварь эта годилась на то, чтобы до икоты запугать сестер. Впредь неповадно будет бросать ее одну в дремучем лесу.

Горбушка оказалась невелика, Агнес уверенно расправлялась с нею, то и дело смахивая с лица падающие пряди и от нечего делать озираясь вокруг.

То есть туда, откуда они пришли, в сторону клубящегося вдоль кромки болот дремучего леса она и смотреть не могла. Слишком уж не по себе становилось от тех воспоминаний. Скрестив под собою ноги и таким образом согревая их, Агнес смотрела вперед, вправо и влево, на серо-коричневую пустошь, поросшую по-осеннему окрашенным вереском, на паутинку каменистых тропинок, на скальные выступы тут и там, на курчавые спины овец, бродивших неподалеку, словно недоумевающие, позабытые ветром облака. Впечатление было такое, будто она водрузилась на самую высокую точку местности, равнина от нее только понижалась, так далеко и четко было видно вокруг. А что не видно, то терялось в дымке утреннего тумана. Земля казалась выпуклой, как верхушка хлеба, и сидя на горбушке мира, Агнес решила, что мир предстал перед нею похожим на небогатую, опрятно одетую женщину. И во всяком случае, она была уверена, что все теперь кончится хорошо.

Хлеба в самый раз хватило на то недолгое время, пока ее оборванный рыцарь отмывал болотную грязь.

— Наверное, — сказал он, тихонько подходя сзади, — нам стоит как можно скорее отправиться в деревню. Я опасаюсь, что вы можете простудиться.

Она кивнула, обернулась и застыла на месте с рукой, протянутой, чтобы принять помощь, и едва ли не с разинутым ртом, что было вовсе не деликатно.