Сказка в дом стучится - [22]

Он ничего не ответил, зато глаза открыл. Только вновь смотрел на меня в упор вчерашним взглядом.

— Мне было плохо, я это уже говорила? Мать меня достала постоянными напоминаниями, что я должна вас забыть и жить дальше. Ну я и сбежала в итоге жить дальше и подальше. Мне честно в тот момент было пофигу куда и пофигу с кем. Только бы не оставаться в Питере, где я боялась столкнуться случайно с Марианной. Но там меня чужая мать достала постоянными придирками. Мол, меня из болота вытащили, а я так лягушачью кожу и не сбросила. Пришлось вернуться к своей мамочке. Здесь от меня хотя бы чуда не ждали и сейчас не ждут.

— Давно? — спросил эти вчерашние глаза довольно грубо.

— Очень давно. Я же сказала, что всего полгода выдержала без родного болота. Полевые цветочки летом — это хорошо, но зимой без надежды на оттепель как-то не очень. Шквальный ветер с залива роднее. К тому же, с короткими волосами это не проблема. Ну что ты так смотришь? Каких откровений ждешь? Это не была несчастная любовь, не была… Это была неудачная дружба с твоей сестрой. А Костя меня вытащил из этого болота. Случайно. Он просто был орудием судьбы. Мы с ним учились вместе с первого курса. Наверное, успели надоесть друг другу еще в Академии. Причем надоел он не только мне. Каждое утро садился с гитарой на ступеньки около проходной и играл, а мы должны были обходить его, точно дуб в чистом поле. Говорил, мол ему нужно практиковаться, а соседей будить по утрам битлами некрасиво, а нас он, типа, заряжает положительной энергией — ну, мы его матами крыли и со спокойной душой шли дальше. Он был еще не самым странным товарищем в Академии. Зато уважал чужое пространство. Вот такие мальчики живут в Смоленске. Все, утолил любопытство? Больше ничего примечательного за десять лет со мной не произошло.

— И что же случилось с уважающим чужое пространство мальчиком в Смоленске?

Терёхин просверлил меня взглядом, кажется, уже до самых костей.

— Он вдруг перестал уважать чужое пространство, — обрубила я грубо незапланированную откровенность. — А я не люблю, когда мной командуют.

— Я это слышал. Можешь не повторять. Я же тебе не повторяю, что когда твои блины сожрут, ты будешь давиться подгоревшей яичницей.

— Я помню про несчастную Баронессу. Просто, понимаешь, несчастный Валерий Терёхин для меня куда важнее блинчиков.

— С каких это пор? — перебил меня этот несчастный еще грубее, чем задал вопрос про Смоленск.

— С тех самых пор, как позволил себе быть со мной непростительно откровенным. Теперь я не могу просто сказать — знаешь, бабе Яге нужно умыться.

— Обычно ведь баба Яга отправляет царевичей в баню…

Валера попытался улыбнуться — только ничего у него не вышло.

— Иди в баню! — улыбнулась я, как улыбалась только детям на праздниках. — Я умоюсь и через минуту спущусь в кухню.

— Нам к завтраку накрыли в столовой. Все официально. Для долгожданной гостьи.

Издевается — а я его пожалела, вот же дура!

— Я долго ждать себя не заставлю. Пять минут.

— Была минута, стало пять? Впрочем, после десяти лет это погоды не делает.

— Ты говоришь это таким тоном, будто это я виновата, что вы выставили меня вон.

— Не говорю. Виноват я. Я всегда и во всем виноват. Можешь уже это запомнить и не делать глупых комментариев.

И отвернулся. Последнее слова за ним — да сейчас, как же! Я схватила его за руку — хотела, промахнулась, потянула за одеяло, и он зачем-то его отпустил. Одеяло упало на пол, и мы стояли над ним с такими лицами, будто разбили что-то ценное.

— Пообещай мне одну вещь… — с трудом оторвала я взгляд от одеяла, когда Терёхин уже давно смотрел на меня.

— Нет. Я ничего не стану тебе обещать! — выпалил он слишком зло. — Я дурак и не нарушаю клятв, даже тех, которые просто необходимо было нарушить для всеобщего благоденствия!

Ну да, дашь Никите подзатыльник и все изменится чудесным образом — размечтался! Волшебный пинок, похоже, нужен как раз Никитиному папочке!

— Я не попрошу у тебя чего-то запредельного! Я прошу тебя не принимать никаких решений относительно детей в эти две недели.

— А что изменится через две недели?

Валера смотрел на меня с откровенным вызовом, даже не пытаясь больше прикрываться усмешкой.

— Ничего. Просто старший спокойно закончит школу, а младший справит свой день рождения. Ну и папа, возможно, успокоится. Этого мало?

— С чего вдруг я успокоюсь?

— Ну… Ну… Иногда чудеса случаются без всякого нашего участия. Впрочем, я не о тебе сейчас пекусь, а о себе любимой. Ты же понимаешь, что я буду готовиться к празднику и не только морально, понимаешь? И если ты вдруг испортишь всем праздничное настроение или вообще передумаешь отмечать Сенькин день рождения, баба Яга на тебя реально обидится.

— Как десять лет назад?

— Хуже. Намного хуже, — я подняла одеяло и сунула его Терёхину в руки. — Потому что сейчас она знает, за что на тебя обижаться. Ну возьми ты уже это чертово одеяло! — я пихнула его одеялом в грудь, но он не пошатнулся. — Если мои блинчики все же сожрут, будешь в этом виноват ты!

— Я отвезу тебя куда-нибудь, где подают блины. Отвезти, купить — вот это я могу, — наконец усмехнулся он. — А больше я ничего не могу…