Сказка Шварцвальда - [30]

— Посмотрим, надолго ли эта бледная и худосочная моль заселилась к нам… Не хнычь, Ириша. Пусть лучше она поплачет…

Ирина удивленно взглянула на улыбающуюся сестру и внезапно успокоилась, с тайной радостью предвкушая радужную перспективу отомстить предателю — отцу и еще более — насолить самозванке, понадеявшейся заменить им самое дорогое.

Так Виктория нашла первую подопытную куклу для тренировки и усовершенствования своего особого дара.

Она незаметно, исподволь, изо дня в день все изощреннее изводила мачеху, которая, надо признаться, не особо старалась найти общий язык с девочками, за что заслуженно страдала. Потерянные в самый необходимый момент очки или ключи от квартиры, были невинными шутками, разогревающими интерес и желание хихикающих проказниц. Пересоленный чай или переслащенный суп опять таки лишь увертюрой. В первом акте возмездия на передний план выступали постоянно со скрипом открывающиеся дверцы кухонного гарнитура и внезапно падающая на пол посуда. Второй акт исполняли занавески и гардины, путающиеся под ногами бледной Антонины Степановны, Тонечки, как ее называл жалкий предатель. А сколько восторга вызвало развешанное во дворе белье, плотно обмотавшее ее тщедушное тело. Высокий пронзительный визг Антонины всполошил тогда весь двор. Мачеха безуспешно боролась с непослушными простынями, заковавшими ее в непроницаемый кокон подобно гигантской мерзкой личинке. Но апофеозом детского триумфа было совсем другое, не явное проявление неведомого таланта одной из сестер, не физические доказательства ее вмешательства, а ее тайная сила, особая способность испортить неугодным ей людям сон. С того самого дня как безликая Антонина попросила себя называть мамой, она невольно подписала себе приговор, неукоснительно приводимый в исполнение не только днем, но и ночью. Мачехе не было покоя ни минуты, при свете солнца ее везде преследовали четыре пары хитрых восторженных от собственных проказ глаз, но стоило ей в надежде на долгожданный сон сомкнуть веки, как начинался главный кошмар, вызывающий сначала скрежет зубов, тихие протяжные стоны, и наконец долгожданный испуганный вопль, заглушающий тихий детский смех.

Кроме выше перечисленных экзекуций, адресованных лично Тонечке, которая на удивление сносила их с ангельским терпением, сестрам доставляло тайное удовольствие заставлять остальных родных и знакомых путать их. Они были похожи друг на друга как две капли воды, имели одинаковый рост, цвет волос и глаз. Безусловно — с неукоснительной точностью и тщательностью они подбирали себе одинаковые наряды, завязывали хвосты и накручивали челки. Отличать с первого взгляда их могла только мама, более никто не обладал способностью заметить особый, вечно блуждающий по темным уголкам взгляд Виктории и пристальные глаза Ирины, всегда смотрящие в душу и чувствующие мельчайшие оттенки настроения. После ее ухода ни одна живая душа более не различала их, даже горемыка отец. Разыгрывать этого простака скоро им надоело, хотя они и радовались каждый раз, когда он был поставлен в тупик их переодеваниями и лицедейством. Что уж говорить о навязанной против воли второй мамы. Бледная моль была не только глуха к их желаниям, особенностям внутреннего мира, но и абсолютно слепа, подобно кроту альбиносу. Она ни разу не назвала их правильно по именам.

Розыгрыши с переодеванием и вечной путаницей девочки с успехом перенесли в школу, а потом и во взрослой жизни не раз возвращались к детским невинным забавам.

Одной из последних их антреприз была сдача экзаменов в Академию имени Сеченова на лечебный факультет, когда вместо Ирины на экзамене по специальности появилась Виктория, не потому, что Ирина не была подготовлена, отнюдь, просто сестры решили не рисковать на основном испытании. Вторая сестра, правда всего на несколько минут раньше появившаяся на этот свет и лишь по этому Старшая, успешно ответила на все три необходимых вопроса, не вдаваясь в теорию, она читала правильные ответы в глазах одного из менее защищенного члена комиссии.

Предпоследним и на данный момент самым изощренным и опасным розыгрышем, была свадьба Виктории, перед смущенным Александром предстали две невесты, два белоснежных зеркальных отражения. И не было дня веселее и грустнее одновременно для обеих проказниц, когда рука жениха протянулась к Ирине и ей достался долгий призовой поцелуй в губы… До сих пор она с ироничной усмешкой видит удивленные и разочарованные глаза Александра, и ее сердце невольно сжимается при воспоминании о темном облачке, промелькнувшем на лице Виктории. Промелькнувшем лишь на миг…

После розыгрыша на свадьбе, обе сестры интуитивно поняли, что подошли к пределу, вступить за который уже не вправе. Они дали друг другу невольное обещание прекратить лицедейство и исполняли его неукоснительно.

До прошлого февраля…

Поездка в Венецию на карнавал была детской мечтой Ирины. Очень давно, точнее с того момента как впервые в передаче вездесущего Сенкевича увидела сказочный город, плывущий по волнам лагуны, младшая сестра заболела им. С раннего детства она представляла себя знатной дамой, укрывшей свое лицо под таинственной прекрасной маской, украшенной разноцветными каменьями и кружевами, гуляющей по узким улицам странного средневекового города, вознесшегося над изумрудной водой на покрытых водорослями сваях, красавицей, стоящей на изогнутом мостике, смотрящей на проплывающие под ней изящные гондолы, управляемые стройными гондольерами, распевающими грустные песни о вечной любви… ей казалось, что именно в этом волшебном городе во время знаменитого карнавала ее будет ждать Принц, благородный незнакомец, носящий белоснежную бауту, закутанный в черный как смоль атласный плащ. И только ее сестра знала об этой мечте и как всегда тихо посмеивалась, уверяя, что под маской принц будет обязан спрятать толстое веснушчатое лицо, а под черным плащом пивной животик. Но Ирина не обижалась на старшую, она знала, что придуманная сказка обязательно сбудется.