Сказка о силе - [83]

Я сказал дону Хуану, что не помню, чтобы он когда-нибудь обсуждал действие ради самого действия как особую технику. Все, что я могу вспомнить, так это его постоянные, но ни с чем не связанные замечания об этом.

Он засмеялся и сказал, что его маневр был таким тонким, что прошел мимо моего внимания до сего дня. Затем он напомнил мне о всех тех бессмысленных шутливых задачах, которые он мне обычно задавал каждый раз, когда я бывал у него дома. Абсурдные работы, типа аранжировки дров особым образом, окружения его дома непрерывной цепью концентрических кругов, нарисованных моим пальцем, переметание мусора с одного угла в другой и тому подобное. В эти задачи входили также поступки, которые я должен был выполнять дома сам, такие как носить белую шапку или всегда в первую очередь завязывать свой левый ботинок, или застегивать пояс всегда справа налево.

Причина, по которой я никогда не воспринимал ни одно из этих заданий иначе как шутку, состояла в том, что он всегда велел мне забыть о них после того, как я выводил их в регулярный распорядок.

После того, как он пересказал все те задания, которые давал мне, я сообразил что заставляя меня придерживаться бессмысленных распорядков, он пришел к тому, что воплотил в меня идею действовать действительно не ожидая ничего взамен.

— Остановка внутреннего диалога является, однако, ключом к миру магов, — сказал он. — вся остальная деятельность только зацепки. Все, что они делают, так это ускоряют эффект остановки внутреннего диалога.

Он сказал, что имеются два основных вида деятельности или техники, используемые для ускорения остановки внутреннего диалога: стирание личной истории и сновидение. Он напомнил мне, что на первых этапах моего ученичества он дал мне целый ряд особых методов для изменения моей «личности». Я занес их в свои заметки и забыл о них на несколько лет, пока не понял их важности. Эти особые методы были на первый взгляд крайне эксцентричными способами соблазнить меня изменить мое поведение.

Он объяснил, что искусство учителя состоит в том, чтобы отклонить внимание ученика от основных моментов. Наглядным примером такого искусства был тот факт, что я не понимал до этого дня важнейшего момента того, что он трюком завлек меня в учение — действовать не ожидая наград. Он сказал, что параллельно с этим он переключил мой интерес на идею «видения», которая, если ее правильно понять, была действием непосредственно связанным с нагвалем. Действием, являющимся неизбежным результатом учения, но недостижимой задачей, как задача сама по себе.

— Какой был смысл такого трюка со мной? — спросил я. — Маги убеждены, что все мы являемся грудой никчемности, — сказал он. — мы никогда не сможем по своей воле отдать свой бесполезный контроль. Поэтому с нами нужно действовать путем трюков. Он рассказал, что заставив меня сконцентрировать свое внимание на псевдозадаче обучения «видеть», он успешно выполнил две вещи. Во-первых он наметил прямое столкновение с нагвалем, не упоминая о нем, а во-вторых, он трюком заставил меня рассмотреть реальные моменты его учения как несущественные. Стирание личной истории и сновидения никогда не были для меня настолько важными как «видение». Я рассматривал их как очень развлекательную деятельность. Я даже считал, что эта такая практика, которая дается мне с наибольшей легкостью.

— Наибольшая легкость, — сказал он насмешливо, когда он услышал мое замечание. — учитель ничего не должен оставлять случаю. Я тебе говорил, что ты прав в том смысле, что тебя надувают. Проблема состояла в том, что ты был убежден, что надувательство было направлено на то, чтобы одурачить твой разум. Для меня этот трюк означал отвлечь твое внимание или уловить его как это требовалось.

Он взглянул на меня, скосив глаза и указал на окружающее широким движением руки.

— Секрет всего этого — это наше внимание, — сказал он. — Что ты имеешь в виду, дон Хуан?

— Все это существует только из-за нашего внимания. Тот самый камень, где мы сидим, является камнем потому, что мы были вынуждены уделить ему внимание как камню.

Я хотел, чтобы он объяснил мне эту мысль. Он засмеялся и погрозил мне пальцем.

— Это пересказ, — сказал он. — мы вернемся к этому позднее.

Он убедительно объяснил, что из-за его обходного маневра я стал заинтересованным в стирании личной истории и сновидении. Он сказал, что эффекты этих двух техник были совершенно разрушительными, если они практикуются полностью, и что тут его забота, как забота каждого учителя, была не дать своему ученику сделать что-либо такое, что бросит его в сторону или в мрачность.

— Стирание личной истории и сновидения должны быть только помощью — сказал он. — для смягчения каждому ученику необходимы сила и умеренность. Вот почему учитель вводит путь воина или способ жить, как воин. Это клей, который соединяет все в мире мага. Мало-помалу учитель должен выковывать и развивать его. Без устойчивости и способности держать голову над водой, которыми характеризуется путь воина, невозможно выстоять на пути знания.

Дон Хуан сказал, что обучение пути воина было таким моментом, когда внимание ученика скорее улавливалось, чем отклонялось. И что он уловил мое внимание тем, что сбивал меня с моих обычных обстоятельств жизни каждый раз, когда я навещал его. Наши хождения по пустыне и горам являлись средством выполнить это. Его маневр изменения контекста моего обычного мира путем вождения меня на прогулки и на охоту был другим моментом его системы, которого я не заметил. Сопутствовавшая перестановка в мире означала, что я не знал концов, и мое внимание было сконцентрировано на всем, что делал дон Хуан.