Сказка матери - [2]
– А по-моему, из “Курьера”, который я тебе запретила читать.
– Нет, мама, в “Курьере” – совсем другое. В “Курьере” были эльфы, то есть сильфы, и они кружились на поляне, а молодой человек, который ночевал в копне сена, потому что его проклял отец, вдруг влюбился в самую главную сильфиду, потому что она походила на молочную сестру, которая утонула.
– Мама, что такое молочная сестра? – спросила присмиревшая, подавленная моим превосходством Ася.
– Дочь кормилицы.
– А у меня есть молочная сестра?
Мать, на меня:
– Вот.
– Фу! – сказала Ася.
– А она, Ася, мама, не моя, правда, мама?
– Не твоя, – подтвердила мать. – Потому что Асю кормила я, а тебя – кормилица. Твоя молочная сестра – дочь твоей кормилицы. Только у твоей кормилицы – был сын. Она была цыганка и очень злая и страшно жадная, до того жадная, что, когда дедушка ей однажды вместо золотых серег подарил позолоченные, она вырвала их из ушей и так втоптала в паркет, что потом ничего не могли найти.
– А у тех девочек, которых потом убили, сколько было кормилиц? – спросила Ася.
– Ни одной, – ответила мать, – их мать кормила сама, потому, может быть, так и любила и ни одной не могла выбрать и сказала тому разбойнику: “Выбрать я не могу и никогда не выберу. Убей нас всех сразу”. – “Нет, – сказал разбойник, – я хочу, чтобы ты долго мучилась, а обеих я не убью, чтобы ты вечно мучилась, что эту – выбрала, а ту... Ну, которую же?” – “Нет, – сказала мать. – Скорей ты умрешь, здесь передо мной стоя, от старости или от ненависти, чем я – сама осужу одну из моих
дочерей на смерть”.
– А кого, мама, она все-таки больше жалела? – не вытерпела Ася. – Потому что одна была болезненная... плохо ела, и котлет не ела, и бобов не ела, а от наваги ее даже тошнило...
– Да! А когда ей давали икру, она мазала ее под скатерть, а селедку жеваную выплевывала Августе Ивановне в руку... и вообще под ее стулом всегда была помойка, – я, с ненавистью.
– Но чтобы она нечаянно не умерла с голоду, мама становилась перед ней на колени и говорила: “Ну ррради Бога, еще один кусочек: открой, душенька, ротик, я тебе положу этот кусочек!” Значит, мама ее – больше любила!
– Может быть... – честно сказала мать, – то есть больше – жалела, хотя бы за то, что так плохо выкормила.
– Мама, не забудь про аппендицит! – взволнованно, Ася. – Потому что у младшей, когда ей стукнуло четыре года, – тогда она стукнулась об камень, и у нее сделался аппендицит – и она бы, наверное, умерла – но ночью приехал доктор Ярхо – из Москвы – и даже без шапки и без зонтика, – а шел даже град! – и он был совершенно мокрый. Это – правда – мама, святой человек?
– Святой, – убежденно сказала мать, – я святее не встречала. И притом – совершенно больной, и мог бы тогда простудиться, ведь какая гроза! И еще, бедный, тогда так упал перед самой дачей...
– Мама! А почему у него не сделалась слепая кишка? Потому что он доктор – да? А когда доктор заболеет – кто его спасет?
Просто – Бог?
– Всегда – Бог. И тогда тебя – Бог. Через доктора Ярхо.
– Мама, – я, устав слушать про Асю, – а почему, если он святой, он всегда говорит вместо живот – пузо? “Что, Муся, опять пузо болит?” Ведь это неприлично?
– Непривычно, – сказала мать. – Может быть, его в детстве так научили?.. Конечно, странно. Но с таким сердцем и всё позволено. И не то позволено. И я всегда, пока сама жива буду, буду ставить за его здравие свечу.
– Мама, а что же те девочки, так и остались незарезанные? – после долгого общего молчания спросила Ася. – Или ему просто надоело, что она так долго думает, и он тбк – ушел?
– Не ушел, – сказала мать. – Не ушел, а сказал ей следующее:
“Зажжем в церкви две свечи, одна будет...”
– Муся! А другая – Ася!
– Нет, имен в этой сказке нет. “...левая будет старшая, а правая младшая. Которая скорее догорит, ту и...” Ну, вот. Взяли две свечи, совершенно одинаковых...
– Мама! Одинаковых не бывает. Одна была все-таки чу-уточку, кро-охотку...
– Нет, Ася, – уже строго сказала мать, – я тебе говорю, совершенно одинаковые. “Сама зажигай”, – сказал разбойник. Мать, перекрестясь, зажгла. И свечи стали гореть – ровно-ровно и даже как будто не уменьшаясь. Уж ночь наступила, а свечи все горят: одна другой не меньше, не больше, две свечи – как два близнеца. Бог их знает, сколько еще времени будут гореть. Тогда разбойник сказал: “Иди к себе, а я пойду к себе, а утром, как только солнце встанет, мы оба придем сюда. Кто первый придет – другого будет ждать”.
Вышли и заперли дверь на огромный замок, а ключ положили под камень.
– А разбойник, мама, конечно, раньше прибежал? – Ася.
– Погоди! Настало утро, взошло солнце. И вот, один другого не раньше, один другого не позже – с двух разных сторон – разбойник слева, мать справа – потому что от церкви расходились две совершенно одинаковых дороги, как две руки, как два крыла – и вот по разным дорогам, с двух разных сторон, шаг в шаг, секунда в секунду к церкви – а против церкви – солнце вставало! – разбойник и мать. Открывают замок, входят в церковь, и —
– Одна свечка совсем сгорела: че-ерная! А другая еще чу-уточку... – взволнованно, Ася.
