Сказка для Алисы - [5]

Они вернулись к дверям кабинетов как раз вовремя — каждая к своей. Маша встретила зарёванного Артёма.

— Чего реветь-то, всё уже, — со смехом сказала ему вслед врач, молодая приятная дама с длинными, густо накрашенными ресницами. — Иди к маме.

— Она мне не мама, — всхлипнул мальчик.

А в глазах Алисы Ольга прочла, что свою порцию благотворного, уменьшающего спазмы массажа та получила. После него её всегда клонило в сон, вот и сейчас дымка сонливости плавала в её взгляде. Не усталом, скорее — умиротворённом. Невидимые крошечные феи сна повисали на её ресницах, оттого глазки принцессы и слипались.

«Пусть феи сна качаются на твоих ресницах, моя светлая голубка», — так говорил жестокий лорд Гай своей возлюбленной Инголинде. И его слова неслись быстрее ветра — с почтовыми гонцами-всадниками, чтобы поспеть точно к закату, когда прекрасная королева готовилась отходить ко сну. Он, наматывавший кишки своих врагов на безжалостный железный кулак, желал ей сладких снов. Сняв грубую перчатку воина, он быстро набрасывал с десяток нежных строчек, а спустя несколько суток, точнёхонько на закате, она распечатывала его послание.

«Перед тем как отойти ко сну, я читаю ваши исполненные ласки строки, обращённые ко мне, и не верю своим глазам, — писала она в ответ у озарённого вечерними лучами окна своей светлицы. — Тот ли человек их писал, о котором я слышала столько устрашающих и отвратительных вещей? Говорят, что вы вырезаете собственных детей из утроб их живых матерей и запекаете, как молочных поросят... Если всё это правда, вы должны быть ужасны, милорд. Но я читаю ваше письмо и не верю, что такие прекрасные слова способно написать подобное чудовище. Они ему и в голову не придут. Я не знаю, чему верить. Слухам или же своему сердцу? Но оно глупо, доверчиво и может ошибаться. Его так легко ввести в заблуждение! О, не пишите мне таких слов, милорд! Не запутывайте в хитрых сетях простое сердце своей голубки. Я наивна, как ребёнок. Понимаете ли вы, что, вводя мой ум и душу в смущение, тем самым вы совершаете преступление?»

«Если любовь к тебе — преступление, то я — неисправимый преступник, который никогда не вернётся на путь добродетели, — отвечал он ей в новом письме. — Я и в самом деле жесток, моя голубка. Мой путь — это путь меча, крови и огня. Но ты должна слушать только своё сердце — сколь простое, столь же и зрячее. Только оно и видит правду».

Прекрасная сонная Алиса-Инголинда даже не обратила внимания на светловолосую женщину с заплаканным мальчиком у двери соседнего кабинета, но она улыбнулась пачке маффинов.

— Ой... это мне? Спасибо...

Закатные лучи её улыбки стоили тысячи лет на самом страшном дне. На дне отчаяния, дне безысходности. Они и были Ольге наградой за всё. Спиной она чувствовала сверлящий взгляд Маши, но сама даже через плечо не глянула. Она поворачивалась к прошлому спиной, а лицом — к настоящему, которое, повиснув на её руке, еле передвигало ноги. «Тётя болеет», — знал маленький Артём, глядя вслед Алисе. Но тётя была такая красивая, что даже странная походка её не портила. И он опять перестал плакать, словно по мановению волшебной палочки.

Отяжелев от сонливости, Алиса еле доковыляла до машины. Трость осталась в салоне, и Ольге пришлось поддерживать эти маленькие сорок четыре килограмма. Алиса прижимала маффины к груди, как ребёнок — плюшевого мишку.

— Постой секундочку. Держишься?

Они подошли к краю злополучной лужи. Одну руку оставив с Алисой для опоры, второй Ольга дотянулась и открыла дверцу машины. Милые сорок четыре кило уже не ерепенились, покорно обняв её за шею, когда Ольга подхватила их на руки, чтобы перенести через лужу и усадить.

В машине Алиса совсем сникла. Мягкое урчание двигателя баюкало её, и она клевала носом, иногда забавно шевеля бровями в попытке проснуться.

— Что-то сморило меня... Оль, ты пообедала? — Казалось, эта мысль вырвала её наконец из клейких пут дрёмы, и она устремила на Ольгу заботливый взгляд.

— Не успела, в парикмахерской просидела, — ответила та.

— Блин, точно... А я-то спросонок всё никак не пойму — что в тебе изменилось? — фыркнула Алиса, но смешок вышел вялым, придавленным сонной тяжестью.

— И как тебе? — осторожно поинтересовалась Ольга, выводя машину с парковки.

К её досаде, мнение Алисы совпало с Машиным:

— Мне больше нравится, когда подлиннее. У тебя такая пышная шевелюра — грех такую стричь...

— А мне неудобно с длинными космами. Мешают, в глаза лезут. А летом ещё и жарко.

Удивительно, что после всех передряг шевелюра только поседела, но не поредела. Ведь половина волос должна была вывалиться, когда Ольга почти не ела, исхудав до крайности. А вот поди ж ты — выдержала.

Обычно Ольга высаживала Алису возле подъезда и ехала дальше — на работу, но сегодня та полночи редактировала очередную главу книги — отсюда и такая сильная сонливость после массажа. Пришлось провожать до квартиры.

— Давай, ложись баиньки, — сказала Ольга в прихожей, целуя её на прощание.

— Нельзя спать, — пробормотала та измученно. — Иначе ночью не усну — весь режим собьётся.

— Хотя бы на часик приляг.

— Ага... Прилечь на часик, а проснуться в девять вечера! И что потом ночью делать?