Сказка Андерсена - [4]

- Мам, сделай синее, - просит она, и на ее глазах, по ее заказу невзрачный картон превращается в яркое одеяльце.

Это она, Аленка, решает, каким ему быть: синим, красным, зеленым! На фабрике куколок покроют лаком, они станут гладкими и блестящими, и какой-нибудь девочке купят этого малыша, а она и не узнает, кто придумал такой красивый цвет. Ну и пусть не знает, все равно здорово! А Ире как-то раз вообще повезло: за пятерку по русскому мама дала ей раскрасить одно одеяльце. Ира пыхтела тогда над куклой чуть ли не полчаса.

В марте открывали окна, хотя было еще очень холодно. Но они все равно сдирали с рам тонкие полоски бумаги, вытаскивали посеревшую за зиму вату, лежавшую между рамами, протирали сверкавшее на солнце стекло старыми скомканными газетами. Потом мать отпарывала от пальто теплые подкладки, за два часа превращая зимние вещи в демисезонные'. Она знала, что еще будут морозы и она пожалеет, что поспешила, но все так ждали весну, потому что за весной идет лето, а летом насколько же легче жить!

Когда сходил с Волги лед, они ездили на тот берег, на огороды.

- Хорошо, что не отобрали, - говорила, вздыхая, мать. - Совсем бы пропали...

На ту сторону ходил паром, но ходил он редко и не спеша, а ей всегда было некогда. Поэтому нанимали лодку и плыли по высокой воде, доходившей почти до бортика. Анна Петровна старалась не смотреть на воду, а смотрела вдаль, на деревья и старые сараюшки, храбро державшиеся перед натиском половодья.

Деревья и сараюшки медленно приближались, росли, и наконец люди до них доплывали.

- Ну, приехали, - переводя дыхание, говорила мать, - осторожнее, девочки! Ира, дай руку Аленке... Нет, хватит, в другой раз - - только паромом...

Но и в другой раз ей было некогда, и они опять влезали в ненадежную старую лодку, и лодочники: их уже знали.

- Ничего, Петровна, не робей, доберемся, - ободряли они мать, подмигивая Ире с Аленкой. - Живы будем, не помрем, верно, девоньки?

Каждый год Волга заливала часть огородов, и тогда казалось, что она забрала их себе насовсем. Но потом, наигравшись, натешившись, река отступала, великодушно и милосердно, возвращая людям наполненную влагой землю.

- Повезло нам, ах как повезло! - повторяла мать, доставая лопаты, с наслаждением вдыхая привольный, не городской воздух. - Ну, спасибо комбинату, не дал пропасть, подсобил.

Все лето они усердно поливали огород, таская воду из Волги: мать ведрами, Ира - чайниками, Аленка поила свою морковь из маленькой лейки.

- Смотри, мам, у меня уже есть росточки, - хвалилась она.

- У тебя рука легкая, - думая о своем, рассеянно откликалась мать.

Тут же мчалась ревнивая Ира, всматривалась в грядку темными обиженными глазами.

- Да-а-а, ты хитрая... Морковь просто быстрее растет...

- А ну давай посмотрим, что у тебя, - спохватывалась мать. - Ого, да на твоей грядке тоже ростки, ты что, не видишь?

Между тем Аленка, присев на корточки, уже выдергивала тонкие травинки - будущие сорняки.

- Мам, все? Пошли купаться, - торопила Ира.

- Погоди, надо сперва поесть.

Мать стелила половичок, ставила миску с последней, сохранившейся в погребе картошкой, а посредине банку с капустой, и девочки набрасывались на еду, потому что чувствовали вдруг жгучий голод. Исчезало все в один миг. А потом Ира спускалась к Волге, вынимала из тайничка бидон с квасом, они пили холодный квас, добирая остатки хлеба, и бежали купаться.

Лето для них было Волгой - с утра и до вечера.

Мать волновалась ужасно, но не могла же она запретить: все пропадали на Волге, все, кто не в лагере, на пересменке, а взрослые - после работы, хотя бы и ночью. Волга не только кормила-поила город, она была радостью, наслаждением, хотя и небезопасным.

Ира научилась здорово плавать - саженками, как мальчишка, далеко-далеко, и потому чуть не утонула однажды (но от матери это, как водится, скрыли);

Аленка барахталась по-собачьи, любила, чтоб под ногами всегда было дно, и потому не тонула ни разу.

Целыми днями, наплававшись вдосталь, они валялись на песке, прожариваясь насквозь, черные, как негритята. Мальчишки вырезали из бумаги сердце, клали его на грудь и так лежали, чтобы белое сердце сияло на шоколадном теле до середины зимы. Никто тогда и слыхом не слыхал ни про какой рак, никому и в голову не приходило бояться солнца.

Ира с Аленкой неохотно отрывались от пляжа и уезжали в лагерь, хотя и там была та же Волга, был пляж. Но в лагере не разрешалось часами валяться на берегу, сладко плавясь на солнце, и там не плавали, а купались, да еще по свистку, какие-то жалкие десять минут, а потом еще десять.

- Первый отряд, в воду!

И они с шумом и визгом бросались в Волгу, стараясь не потерять ни секунды отпущенного им счастья.

- Первый отряд, из воды!

И они заплывали как можно дальше, чтобы, вроде как подчиняясь, подольше добираться до берега.

***

Война была уже позади. Исчезли и колонны пленных, на которых бегали смотреть Ира с Аленкой и которые делали медные кольца для обмена на хлеб.

Появились тетради с настоящей белой бумагой, учебники, пахнувшие свежей типографской краской. И однажды, на день рождения Иры, Анна Петровна надела единственное шелковое платье, нарядила девочек в одинаковые, в горошек, костюмчики и повела их в театр.