Скажите «чи-и-из!» - [26]

Классическая еда в это время – сэндвич и кока-кола. Форма сэндвича пришла в Америку с первыми поселенцами. Тогда она, очевидно, была удобна и рациональна: два куска белого хлеба, проложенных ветчиной (курицей, индейкой), сыром, листьями салата, ломтиками помидоров, маринованного огурца, лука. И все это намазано горчицей или кетчупом. Но почему американцы сохраняют эту традицию сегодня – не могу понять. На мой взгляд, трудно придумать более громоздкую и неудобную форму еды, особенно клаб-сэндвич, в три-четыре слоя хлеба. Мне лично так и не удалось откусить от этого сооружения в ладонь высотой, сколько я ни пыталась примять его до состояния лепешки, как меня учили друзья-американцы. В конце концов, я плюнула на этикет и просто расслаивала сэндвич на бутерброды, с удовольствием поглощая каждый в отдельности.

Профессор Ирвин Уайл рассказал мне другую историю. В свой первый приезд в Москву, будучи тогда еще очень молодым человеком, он был приглашен в гости к знаменитому поэту Самуилу Маршаку. За столом перед ним лежали нарезанные кусочки мяса, сыра, соленые огурцы, салат и ломтики хлеба. Он взял кусочек хлеба. Положил на него слоями от всего, что было в тарелках. Накрыл все это сверху другим куском. И только тут поднял глаза на хозяев. Они застыли в изумлении. Сконфузившись, он быстро-быстро разложил всю еду обратно по тарелкам.

Однако ланч – это не просто еда, это социальное действо. Некий ритуал. Моя аспирантка Тони Морис сообщила мне, возбужденно блестя глазами:

– Пол пригласил меня на ланч.

Я за нее порадовалась – это уже кое-что значит. Некий знак внимания, интерес. Правда, не больше, чем просто интерес.

Но вот через три месяца парных хождений в кафетерий я увидела за столом Тони одну.

– А где Пол?

Она грустно вздохнула:

– Я больше не буду с ним встречаться: он несерьезно ко мне относится. Все ланч да ланч. Ни разу не пригласил меня на обед.

Обедом в Америке называется то, что по времени приближается к нашему ужину. Только очень раннему, в пять или шесть часов вечера (не позднее семи). Тот же редактор в «Известиях», которому не понравилось мое обобщение («В полдень в Америке все на ланче»), заметил, что если бы журналисты его редакции в Вашингтоне уходили на обед в такой ранний час, газета вообще не выходила бы. Конечно, конечно. И артисты, наверное, не могут себе позволить обедать в классическое для Америки время. И художники. И богемная публика. Но большинство американцев все-таки предпочитают к семи уже закончить вечернюю трапезу.

…Однажды меня пригласили погостить в город Норфолк, штат Вирджиния, в семью профессора Билла Уайна. Утром я наспех позавтракала булочкой и чашкой кофе, а в ланч не успела перекусить. Поэтому, когда я к восьми вечера подъезжала к дому Уайнов, я чувствовала сильный голод. И предвкушала ужин, то есть – по-американски – обед. Хозяева, профессор и его жена Кэт, одарили меня своими широченными американскими улыбками и предложили чего-нибудь выпить. Сок? Кока? Или – они игриво переглянулись – может быть, пива?

– Вы ведь из России, – заметил Билл. – Там, я слышал, употребляют много алкоголя.

Мне лень было объяснять, что пиво у меня на родине за алкоголь не считают. Я просто поблагодарила и отказалась. Жажда меня не мучила – мучил голод. Говорить об этом в первые же минуты знакомства я сочла неприличным и решила тихо дожидаться.

Билл отнес чемоданы в «мою» комнату, его жена показала мне «мою» ванную. Когда я оттуда вышла, они уже ждали меня в гостиной. Меня это насторожило: в гостиной обычно не едят. Тут только пьют холодные напитки, а для более содержательной еды переходят в столовую. Между тем началась легкая беседа, и я всячески напрягалась, чтобы ее поддерживать. Тем не менее усталость брала свое, так что вскоре Линда ее заметила.

– Билл, – воскликнула она, – гостья с дороги, она же устала. Не чает, наверное, бедняжка, как добраться до постели.

– Нет-нет, – испугалась я. – Я вовсе не хочу спать. («Хочу есть», – добавила я мысленно.)

– А мы, – продолжала его жена, – даже чаю ей с дороги не предложили. Хотите чаю?

Я поспешно закивала. К чаю же подадут что-нибудь пожевать.

Меня, наконец, пригласили в столовую. Хозяйка захлопотала. Положила на стол красивую подставочку из цветной керамики. Поставила на нее японскую чашку с блюдцем тонкого фарфора. Я оценила этот респект: чай или кофе здесь обычно подают в здоровых кружках с толстыми стенками. Вошел Билл. С сияющим лицом он осторожно нес в обеих руках глянцевую яркую коробочку. Поставил ее на стол и торжественно произнес:

– У вас сейчас будет большой выбор.

– Надеюсь чего-то съедобного! – чуть не воскликнула я.

Но хозяин уже опрокидывал на стол содержимое коробки. Это были… пакетики с растворимым чаем. Штук пятьдесят – и все разных марок. Мне понадобилась большая выдержка, чтобы сдержать стон. Не глядя, я взяла ближний пакетик, опустила его в чашку с кипятком. Чай оказался прекрасный – ароматный, густого янтарного цвета, приятный на вкус. Но для меня это уже значения не имело: к нему был подан кусочек лимона и сахар. Все.

После ночи со снами исключительно гастрономического содержания я, наконец, села за стол завтракать. И развеселившись, рассказала друзьям о своих вчерашних переживаниях. Обоих чуть не хватил кондрашка. Они принялись меня укорять за мою скрытность. Но что их ошеломило больше всего: