Скажи смерти «нет!» - [109]

— Ну что, Барт, ставишь? — спросил Олфи.

— А как же!

— На собак или на лошадей?

— Две ставки по пять шиллингов на Огнедышащего.

Олфи даже застонал и сделал пометку в своей видавшей виды тетрадке.

— Елки, если он первым придет, вот я тогда в заваруху попаду.

И он двинулся дальше по палате, все еще качая головой и бормоча что-то себе под нос.

На веранде было впритык поставлено тринадцать коек. Деревянный навес предохранял больных только от неистовства дождя, сегодня же знойные порывы западного ветра беспрепятственно проникали на веранду, принося с собой клубы пыли.

— Навоз, — пожаловался Барту Гарри Пэкстон, попросив его вытащить соринку из глаза. — Каждый раз, когда этот поганый ветер дует, нас тут лошадиным навозом с конюшни засыпает.

— Надо посмотреть: может, нам с лошадьми местами обменяться? — лениво протянул его сосед. Тедди Хэррингтон провел на веранде четыре с половиной года, и они ожесточили его.

Сейчас Тедди занимался организацией проводов Рега Миллера, другого обитателя веранды. Главная трудность — постоянная проблема в Спрингвейле — заключалась в том, чтобы достать выпивку для прощальной вечеринки, да так, чтобы сестра Суэйн не узнала об этом. А отъезд Рега, по мнению Гарри Пэкстона, стоил того, чтоб его отметить.

— Он когда сюда приехал два года назад, так прямо на ладан дышал — три кровоизлияния и туберкулез гортани. А сейчас глянь-ка на него!

Барт взглянул на Рега, который смущенно улыбался, прислонившись к перилам веранды.

— Врачи говорили, ему и жить всего остается три месяца, а он их всех обдурил.

— Да, мне иногда кажется, что доктора в этой проклятой чахотке понимают не больше нашего. — В тягучем голосе Теда Хэррингтона слышалась усталая безнадежность.

Один из старичков, из тех, что «по шиллингу в день», задумчиво возивший щеткой взад и вперед по веранде, вдруг распрямился, облокотился на метлу и, отказавшись от своих тщетных попыток вытащить ею окурок из щели пола, стал с упорством фанатика развивать излюбленную тему обитателей веранды.

— Вот, право слово, мистер Темплтон, там эти ихние лошади, они в конюшне живут, как господа. Я сам ихнюю конюшню видел, мы там с Джо Седдоном были. В воскресенье мы туда ходили, когда Джо был свободный.

Старый Джэбез безуспешно продолжал попытки вытащить шваброй окурок из щели. Наконец он оставил швабру и выковырял его грязными ногтями.

— Бьюсь об заклад, Джэбез, что у них там даже ковры есть, — вставил Гарри Пэкстон.

— Ну, про ковры я ничего не говорю, а вот еда у них есть! На настоящей кухонной плите им всю зиму еду готовят.

Он с достоинством опустил окурок в карман жилета.

— Нет, эти лошади, они там получше, чем иные люди живут.

«Получше, чем люди», — злобно повторял про себя Барт, помогая Уэстону убирать в общей комнате, где бетонный пол был разбит, ванна потрескалась, а краны вечно текли. Эта комната, служившая и приемной и процедурной, была лишена абсолютно всех удобств.

— Черт возьми, до чего ж мировые парни тут лежат, и когда я вижу, в каких условиях им приходится… — заговорил Барт, обращаясь к Уэстону, и глаза его при этом недобро блеснули.

Маленький Уэстон осторожно наполнял шприц.

— Если ты собираешься здесь надолго остаться и работать как следует, то тебе нельзя раскисать.

— Раскисать! — Барт возмущенно хлопнул дверцей шкафчика и почувствовал, как в нем закипает гнев. — Я когда подумаю, сколько страданий и несчастий происходит из-за того, что никто и пальцем шевельнуть не хочет, пока еще не поздно, я готов в щепы разнести это чертово заведение. Сколько хороших ребят мучаются и умирают только от того, что места никак дождаться не могут. А когда им наконец удается получить место в такой вот паршивой дыре, то уже поздно. Какой бы поднялся шум и вой, если б мы со скаковыми лошадьми и собаками так обращались, как здесь с людьми обращаются.

Маленький Уэстон удивленно поднял брови. Он заговорил размеренно и сухо:

— Вы должны уразуметь, Темплтон, что люди не представляют такой ценности, как собаки и лошади. Их нельзя ни продать, ни выставить на скачки.

При мысли о Джэн горестная обида захлестнула Барта, и он с лязгом швырнул утку в стерилизатор.

— Подумать только, что миллиарды тратятся на войну и лишь какие-то жалкие тысячи на борьбу с туберкулезом.

Маленький Уэстон начал с обычным спокойствием:

— В том, что мы просто охать будем, пользы мало. Надо предпринимать что-то. Они и впредь будут миллиарды на войну тратить и жалкие тысячи на туберкулез, если мы по-прежнему будем, как дураки, с этим мириться. — Теперь Уэстон разошелся и говорил с большей горячностью. — Так или иначе, в настоящую минуту тебе лучше взяться за свою работу и не устраивать истерики по поводу всякой несправедливости, что ранит твое чувствительное сердце…

Барт с удивлением смотрел вслед его маленькой аккуратной фигурке. Ну и Уэстон, каждый раз в нем вдруг что-то новое откроешь.

II

Все, что происходило в третьей палате, казалось, было специально предназначено для того, чтобы вселять надежду в Джэн. Жаркая погода сменилась прохладной. Игра, придуманная Мирной, целую неделю поддерживала в палате радостное возбуждение.

Монетки падали в жестянку одна за другой. Только трое избежали штрафа — миссис Майерс, которая вообще не говорила, женщина на крайней койке возле двери, которая обращалась только к сестре и то лишь, когда ей было что-нибудь нужно, и, наконец, Шерли: Шерли никогда не говорила о туберкулезе, но зато могла без конца предаваться воспоминаниям о славном времени, когда янки были в Сиднее, отпускать ядовитые замечания в адрес персонала санатория или с откровенностью рассказывать всей палате о своих похождениях.