Скажи мне, мама, до... - [16]

И словно в подтверждение его мыслей старики совершили какой-то странный обряд. Вместо того чтобы в очередной раз чокнуться, они, стукнув стаканами о стол, выпили, воскликнув одновременно: «За победу!»

Участие в этой пирушке отчасти смущало Николая Ивановича. Слушая их воспоминания, пытаясь вникнуть в названия незнакомых ему мест, он ощущал себя пионером меж фронтовиков. Не было в его жизни того, в чем он мог бы соперничать с ними, — он даже в армии не служил. И хотя в преподавательской среде это было вовсе не редкость, но само отсутствие такого опыта — нутром он это понимал — обедняло его мир. Что-то важное он упустил, придающее этим людям цельность, дающее право сказать: «Я был вместе со своей страной, какую бы подлость она ни уготовила. Ее грех — мой грех», в то время как он всегда был молчаливо «против». И эта ущербность отнимала у него важнейшее право — право быть с ними на равных. Странное дело: отсутствие греха не делало его в собственных глазах безгрешным.

И опять его размышления прервал Алик:

— Ты чего там притих? — окликнул он. — Как успехи на ниве образования?

— Не спрашивай лучше, — отмахнулся Николай Иванович и от вопроса, и от своих назойливых мыслей. — Ничего хорошего новый век не сулит. — И неожиданно спросил: — А вы давно уже здесь собрались?

— Ну, не так чтобы очень… Миша и Арсен еще вчера подъехали, а Ганс за час до тебя прикатил.

— Ганс? — поднял в удивлении брови Николай Иванович.

— Вообще-то он Генрих, а Ганс это так, кличка.

— Что-то вы не слишком похожи на немца, — покачал головой Николай Иванович, разглядывая своего соседа по столику.

— Причина не в этом. Просто когда-то он прочел всего Гете в подлиннике, а это, согласись, покруче, чем просто внешнее сходство.

— Но Генрих тоже вполне немецкое имя.

— Имя есть имя, а кличка — квинтэссенция свойств. Она сразу должна выявлять в человеке главное.

— А у тебя?.. У тебя тоже есть кличка?

— Он у нас Звездочет, — подмигнул ему Ганс-Генрих.

— Это почему же?

— Шибко умный, однако, — рассмеялся в ответ тот.

— Это у него со школы, — кивнул, соглашаясь, Николай Иванович. — Бывало, учитель еще и спросить не успеет: «Кто знает?», а некоторые уже руку тянут.

— Вот-вот! — подтвердил Ганс. — А потом скучают всю жизнь, потому что еще в школе все наперед выучили.

— А я-то все думал, зачем ему медаль? — подхватил Николай Иванович, включаясь в игру. — Оказывается, чтобы валять дурака с чистым сердцем.

— Завидуете? — ухмыльнулся Алик. — И это правильно! Зависть украшает мужчину.

— И ты столько лет молчал об этом?! Нет бы, поделиться опытом!

— Вам только скажи! — поддержал товарища Миша. — Тут же растрезвоните на весь белый свет!

— А что, еще и черный бывает?

Разговор принимал какой-то уж слишком шутовской характер, и чем дальше, тем трудней было вернуться к серьезной теме, а Николаю Ивановичу меж тем хотелось разузнать о дальнейших планах друга. Неожиданно ему помог Арсен, тоже вступившийся за товарища.

— Кабы не Алик, — сказал он, — где б вы сейчас были? Прятались бы по своим норам, как кролики от удава.

— Точно! — подхватил Миша и, подняв свой стакан, торжественно произнес: — За гениальный план Звездочета!

— До дна, как за дам! — не удержался от усмешки Ганс.

— А что это за гениальный план? — осторожно поинтересовался Николай Иванович.

— План по отлову удава, — улыбнулся Ганс.

А сам автор, покосившись на боевых друзей, неожиданно произнес:

— Может, не стоит вслух при посторонних? — И, обернувшись к Николаю Ивановичу, добавил: — Ты извини, Коль, за «постороннего», но лучше бы тебе не знать — крепче спать будешь. Ты даже не представляешь себе, на что способны эти люди!

Но Николай Иванович все-таки обиделся.

— А ты уже знаешь, кто они? Помнится, прежде ты говорил, что не имеешь понятия? — с явным раздражением выговорил он.

— Ну, так… Есть некоторые догадки.

— Черный полковник? — предложил Николай Иванович первое, что пришло на ум.

— А почему бы и нет? — задумчиво произнес Алик. — Возможно, вполне возможно…

— Но это же смешно! Люди не живут так долго! Вспомни, сколько ему тогда было! Под сорок?

— Лет тридцать пять — тридцать семь, — пожал плечами Алик.

— Пусть так, значит, теперь под девяносто! — горячился Николай Иванович. — Да он если и не в могиле, так давно уж отошел от дел!

— Боюсь, в таком деле, как наше, на пенсию не уходят. И срока давности по нему не существует, — печально проговорил Алик.

Остальные слушали молча, не вмешиваясь в беседу.

— И зачем же, скажи на милость, ему это нужно? Разве вы чем-то ему угрожаете?

Алик ответил не сразу. Он отрешенно вертел в руках стакан, разглядывая его отливающие металлом грани, собираясь с мыслями. И слова его были тяжелы, как вывороченные камни при дороге.

— Ну, что тебе сказать? — произнес он. — Это пуленепробиваемая тема. Тому, кто ровнял весь мир, трудно смириться с тем, что мир сжался наподобие шагреневой кожи, усох до размеров его квартиры. Такие всегда будут искать виновных.

— Ну, хорошо, допустим. И что дальше? Ты знаешь, как его найти? Знаешь его адрес?

— Понятия не имею, — честно признался Алик. — Да и прежде никогда не знал — ни к чему было как-то. С нами работали совсем другие командиры.