Скажи мне, кто я - [87]

Он был прав, когда говорил, что я знаю вещи, которые защитят меня, но если я не могу вычислить, что это, проку от этого никакого. «Если бы я только могла с ним поговорить», – думаю я, и от этой мысли у меня щемит сердце. Никогда еще я так не скучала по нему и по Пембруку.

Глава тридцатая

Обеденный зал гудит от разговоров, и хотя другие ученики двигаются едва заметно, мне ясно, что они исподтишка посматривают на нас с Лейлой.

Учителя следят за нами более внимательно, чем обычно, с ними также сидят Блэквуд и Коннер, а это необычно. Кажется, воздух наэлектризован до предела – шаг в сторону, и произойдет возгорание.

Эш садится напротив нас и тут же начинает накладывать себе на тарелку феттучини альфредо с таким видом, будто все в полном порядке, просто он умирает с голоду.

– Что-нибудь слышно об охраннике? – тихо спрашиваю я.

Он качает головой.

– Насколько я понял, пока никого даже не допросили. Это не похоже на Блэквуд. Обычно она без колебаний сразу приступает к делу.

– Как я и говорила, – добавляет Лейла, – во всем этом деле что-то не так.

Рядом с нами садятся парень и девушка, и мы замолкаем. Лейла осматривает комнату, и по ней видно, что она о чем-то глубоко задумалась, а Эш периодически поглядывает в сторону Брендана и других Львов.

Я макаю кусочек хрустящего хлеба в сливочный соус на тарелке, перебирая в памяти обрывки воспоминаний, надеясь найти хоть что-нибудь, что объяснило бы, кто я, и помогло понять, каких фрагментов не хватает. Честно говоря, я чувствовала себя в большей безопасности, когда мне грозило обвинение в убийстве Стефано, чем сейчас. По крайней мере тогда мне не казалось, что кто-то целенаправленно пытается меня убить.

Мысленно все время возвращаюсь к разговору с Эшем о том, что Стратеги не могут по собственному желанию стать кем-то другим. Часть меня отказывается в это верить, но я знаю, что эта часть ошибается. Если мне удастся избежать смерти и вернуться домой к папе, я все равно в ловушке. Я могла бы приложить все усилия, чтобы не высовываться, вести настолько незначительную жизнь, что никому не будет интересно, чем я занимаюсь. Но если я останусь в Пембруке, мне придется следовать определенным правилам, иначе я и те, кто мне дорог, окажемся в опасности. И даже если я всю жизнь буду соблюдать правила, это не значит, что опасность меня минует.

Приходится верить, что у папы не было иного выбора, кроме как отправить меня сюда, иначе я вряд ли смогу его простить. Он сказал, я должна поехать в эту школу ради собственной безопасности – ну, не смешно ли? Я уже не знаю, кому могу доверять и что из того, что он мне говорил, действительно правда. Может, я начну лучше во всем разбираться, когда пройду интенсивную подготовку у Лейлы.

…Я подношу руки к костру и грею их. В воздухе чувствуется приближение осенней прохлады и запах угасающих листьев, хотя они только-только начали менять цвет.

– Почему я никогда не видела, чтобы ты с кем-нибудь встречалась, тетя Джо? – спрашиваю я, поднимая глаза. – Ты такая веселая и крутая, и мне трудно представить, что поклонники не сбиваются с ног, чтобы пригласить тебя на свидание.

Тетя Джо потягивает сидр с ромом, в котором, как мне кажется, значительно больше рома, и откидывается на спинку складного стула.

– Не у всех замечательных людей бывают долгосрочные отношения, Нова. Некоторые из нас просто слишком умны, чтобы позволить окрутить себя, – говорит она. – Кроме того, ты можешь себе представить, чтобы я до конца жизни терпела кого-то подобного? – Она кивает в сторону папиной палатки, из которой доносится зычный храп. – Я и так уже думаю запустить в него камнем.

Я смеюсь.

– Но ты всегда говорила, что, когда была маленькой, думала, что у тебя будет пятеро детей.

– Ах, но потом Матильда родила тебя, и ты была само совершенство, с этими твоими розовыми щечками и удивительным смехом. Как ты смеялась… – говорит она, качая головой. – Знаешь, от твоего смеха я могла расплакаться. Вижу, ты смотришь на меня как на сентиментальную дурочку, и, кто знает, возможно, я такая и есть, но это правда. Бывало, твой отец зайдет в комнату, а мы все в истерике. Ты хохочешь, а мы с твоей мамой рыдаем, потому что не можем сдержать слез при виде такого очарования. И поскольку ты была столь идеальным ребенком, я подумала, что если у меня не будет твоей точной копии, то придется назвать ребенка Секондо[11] и одевать его в твою старую одежду.

– Прекрати, что ты мне голову морочишь, – с улыбкой говорю я.

– Ты не веришь этому правдивому лицу? – Она смешно шевелит бровями.

– Никогда, – говорю я, мешая горячий сидр палочкой корицы.

– С чего вдруг такой интерес к моей личной жизни, а? Или ты хочешь рассказать мне какую-нибудь душещипательную романтическую историю? – поддразнивает она.

– Что? Нет. Если бы. Просто… Помнишь мою лучшую подругу, Эмили? У нее огромная семья, и на праздники они всегда устраивают такие шумные вечеринки. Иногда я ей завидую. Мне бы хотелось, чтобы нас было больше, понимаешь?

Она фыркает и делает глоток.

– А тебе разве не хочется? – спрашиваю я.

– Нет, – отвечает она, подливая в чашку еще рому. – У меня в Италии есть родственники, о которых я предпочла бы забыть. Начиная с моего папочки-эгоиста и заканчивая всеми членами семьи, которые не соглашаются признать, что он эгоист, а это, на мой взгляд, означает, что они еще хуже. – Она поднимает чашку. – Ну их всех к черту…