Скажи это Богу - [9]

- Где? - машинально переспросила Алина, открывая глаза.

- В магазине ритуальных принадлежностей. Когда родственникам жаль хоронить усопшего в настоящем костюме, ему покупают дешевый одноразовый. Аналогия понятна? - строго уточнил доктор.

- Василий Моисеевич... - начала Алина с неожиданной хитрецой в голосе, - а вы любили когда-нибудь?

- Цитатоград, или град цитат, разошелся не на шутку, - голосом диктора, вещающего про бедствие, подхватил профессор, - побиты всходы, урожай под угрозой полного... неурожая!

- То есть вы считаете, что нечего тревожить усопшего и пусть земля ему будет...

- ...могилой. Просто могилой. С пухом. Бархатом. Знаете, что могила матери Л.И. Брежнева была выстлана алым панбархатом?

- Не знаю. А вы откуда знаете? - полюбопытствовала Алина.

- Очевидец рассказывал.

- А где он теперь?

- Примерно там же, где и вышеупомянутая мать, - вздохнул доктор.

- Аналогия понятна? - неожиданно перехватила инициативу Алина.

- О! Вы только посмотрите на нее! - восхитился профессор. - Барахтается. Ну-ну. Вот вам счет...

Алина с радостью выскочила из кресла, расписалась и только было протянула руку забрать свежеобсужденную рукопись, как вдруг он - цап ее запястье!

- Я оставляю этот человеческий документ у себя. Чтоб вам неповадно было продолжать эту тему, - отчеканил врач.

Алина, грудь колесом, - напомнила, что пишет на компьютере. И нет смысла...

- Есть-есть. Придете домой - начинайте разрушать свой Карфаген. Сначала сотрите из компьютера. Вообще выбросьте этот файл. Откройте другой - и все сначала. А во-он в том сейфе я буду хранить ваши глупости, чтоб потом, когда поумнеете, продать вам.

- Так. И это продать? Два раза одно и то же, получается? - Алина уже почти перестала удивляться рваческим выходкам профессора.

- Два раза. А может, и до трех дойдет, если будете упорствовать. Вы подписали со мной нерасторжимый контракт. И если вы будете упорствовать в своем соплиментализме, я вас просто разорю, - уверенно пообещал профессор. - Выбросьте этого мужика из головы, из творчества, из компьютера, не ходите по его улицам и не здоровайтесь в кафе. Ясно?

- А про какого-нибудь другого, интересно, можно вспоминать - хотя бы по великим праздникам? - попыталась Алина.

- Нет. О мужиках - нельзя. О душе, о душе подумайте... Идите. Жду вас через две недели в полдень. - Он встал и кивнул на дверь.

О повелитель, как ты мне надоел!

...Видно, так, генерал: чужой промахнется,

а уж свой в своего всегда попадет.

Из стихотворения Булата Окуджавы

"Хам! Рвач! Сноб!" - В дороге Алина с яростью костерила профессора.

Дома она первым делом подбежала к компьютеру и перевела приговоренный файл на дискету. Потом на еще одну.

Настенные часы тысяча восемьсот восемьдесят пятого года рождения прошуршали три. У этого красивого антикварного изделия была пронзительная способность улавливать настроение хозяйки. Иногда часы громко били, иногда хрипели, порой шептали. Сегодня им хотелось спрятаться от людей вообще и от Алины в частности. Часы чувствовали недомогание памяти.

У хороших старинных часов память непереполняемая. В отличие от компьютерной.

Они все хранят, и подчас им очень тяжело. Сегодня часы уловили протест, внутреннюю борьбу и смятение. Алина поняла, что часы все знали о ее разговоре с профессором еще до того, как она вошла в квартиру. И привычная к их проницательности, она помахала рукой стрелкам: "Привет, бродяги!"

Алина сняла зеленый костюм - единственное, что понравилось профессору сегодня, - и запрятала его в недра гардероба.

Побродила по притихшей, затаившейся квартире и вернулась к письменному столу. Пусто. В голове так пусто, в душе так страшно. Ничего не получается. Крокодил не ловится, не растет кокос...

И когда зазвонил телефон, Алина, уверенная, что это опять лезет со своим ясновидением профессор Неведров, устало и тускло ответила:

- Ну что еще?..

- Привет-привет, - весело промурлыкал голос Степана Фомича. - Мур-мяу.

- Привет, - подправила голос Алина. - Как дела?

- Отлично. А у тебя? Чем занимаешься?

- Сижу за компьютером и пишу роман века.

- Как обычно, - удовлетворенно заметил бывший повелитель. - О чем на сей раз?

- Как обычно, - подтвердила Алина.

- Значит, про меня, - сказал Степан Фомич. - Кстати, ты хорошо выглядишь, как я успел заметить в кафе.

- Как обычно, - согласилась Алина. - Ты тоже.

- Ну что ж, я рад. Желаю творческих успехов.

- Спасибо. Счастливо.

- Пока, - чирикнул Степан Фомич.

Трубки повесили одновременно.

"По завершении великой стройки все ударники получили ордена, медали, протезы и другие награды..." - сказала Алина компьютеру и начала ворошить все файлы подряд - в туманной надежде, что она хоть что-нибудь где-нибудь забыла и что есть хотя бы одна строчка, ни сном ни звуком не соединенная со светлым образом негодяя Фомича.

Теперь она не боялась мысленно бранить его негодяем, мерзавцем, скотиной и так далее, поскольку поняла, что лично ему от этого ни холодно ни жарко. Хотя - кто его знает! - ведь позвонил. Ведь встрепенулся же! А сколько лет прошло...

Значит, тоже помнит - и не только тунисских кошек, а и московские зимы, особенно те мглистые февральские ночи, когда впереди не стало света.