Скажи ее имя - [99]

Родители Фабис пригласили меня и Родриго на ужин. Мы не виделись со дня похорон, хотя немного переписывались по электронной почте. Мы пошли в кабинет отца Фабис, чтобы поговорить наедине. Родриго рассказал, что Хуанита все еще винит меня в смерти Ауры. Но она больше не считает меня убийцей. Хуанита думает, сказал Родриго, что я не смог уберечь Ауру от ее собственной импульсивности. И теперь она ставит мне в вину роковую безответственность.

Я кивнул. Я понимал, что Родриго не хочет обсуждать, правда это или нет. В любом случае, подумал я, нельзя сказать, что я защитил ее. Я определенно этого не сделал. Мать всегда боялась за жизнь дочери и изо всех сил старалась защитить ее от ее же собственной импульсивности. А я? Считал ли я Ауру чересчур импульсивной? Назвал ли я ее импульсивной хотя бы раз?

Хуанита больше не общалась ни с тетушками, ни с Вики. Как написала мне Вики, причиной тому был отказ Хуаниты поддерживать отношения с кем бы то ни было, кто не считал меня виновным в смерти ее дочери, или кто смел предполагать, как выразилась Вики, что я был «любовью всей жизни Ауры». Но Хуанита, думал я, была уверена, что наши отношения — лишь мимолетный эпизод; что-то вроде случайно незапертой двери, через которую убийца проник в дом. Память Хуаниты хранила двадцать лет, проведенных рядом с Аурой, и все эти годы они были центром вселенной друг для друга. Что значат по сравнению с этим наши четыре года? От старого приятеля Ауры, до сих пор работавшего в Национальном университете, я слышал, что Хуанита теперь рассказывает всем, будто Аура — как я понял, скорее, ее дух или призрак — живет в квартире вместе с ней. В этом не было ничего странного. По меньшей мере пару недель я был уверен, что дух Ауры поселился в дереве в конце нашего квартала, и с тех пор, проходя мимо, я не мог избавиться от чувства вины за то, что предал Ауру, не приложил достаточно усилий, чтобы уберечь эту веру, что больше не останавливался поцеловать ствол или просто пошептаться с ним.

Насколько было известно Родриго, Хуанита пока ничего не сделала с прахом Ауры.

Я сказал: если когда-нибудь ему покажется, что наш разговор с Хуанитой может хоть как-то ей помочь, я готов.

Он сказал, что абсолютно уверен: Хуанита не хочет со мной говорить. Но если мне нужно побеседовать с ней, то я могу послать письмо и попросить, предложил он. Он дал мне новый электронный адрес Хуаниты: это было имя Ауры и несколько цифр. У меня тоже был новый имейл: AUFRA и несколько цифр. Как мы похожи, подумал я; в каком-то смысле мы унизительно похожи.

У меня нет нужды говорить с Хуанитой, сказал я. Но если ей это как-то поможет, я напишу, потому что Ауре этого бы хотелось.

Но, случись такой разговор, что я могу сказать? Я не убивал твою дочь. Она не захочет этого слышать. Я убил твою дочь, прости. Я виноват. Ты была права, обвиняя меня. Облегчит ли это ее страдания?

Что я могу сказать тебе, Хуанита, чтобы ты перестала думать обо мне, чтобы избавилась от разрушающего тебя гнева? Если, конечно, ты действительно думаешь обо мне, страдаешь от своего гнева и жаждешь освобождения. Может, это и не так. Некоторым людям просто необходимо кого-нибудь винить, это их способ не сойти с ума, их стимул продолжать жить. И наоборот, Хуанита: могу ли я сказать что-то, что освободило бы меня от постоянных мыслей о тебе, что не позволило бы больше тебе и твоему гневу вставать между мной и Аурой, преследовать меня в моей скорби?

Каждый вечер, ложась спать, я надеюсь, что мне приснится Аура, но часто вместо нее мне снятся кошмары о Хуаните.

За ужином Родриго пустил по кругу свой мобильник с фотографией новой подружки. Блондинка, возможно, крашеная, выглядящая существенно моложе его; на снимке она замотана в покрывало, плечо обнажено. Родриго с торжественным видом жреца наблюдал, как мы передаем друг другу телефон. Повезло ему, подумал я. Именно так и должен жить мужчина после развода. Он отсканировал и загрузил в мобильник несколько детских фотографий Ауры, на следующий день он прислал мне их по электронной почте.

Три лета подряд мы с Аурой в выходные устраивали в нашем дворике барбекю для друзей и членов семьи. Каждый раз мы готовили около сотни бургеров, плюс сосиски, ребрышки и хот-доги для детей. Я делал барбекю, а Аура и Фабис все остальное — салаты и лапшу по-мексикански. Три лета подряд — вполне достаточно, чтобы у нас родилась собственная семейная традиция, думал я. Что ж, этим летом я буду делать барбекю во дворике Фабис, после поминальной службы. Я пригласил Родриго и Катю. На самом деле я попросил Родриго позвать Хуаниту, хотя прекрасно знал, что нет ни единого шанса, что она придет. Он ответил, что в эти дни Леопольдо увезет ее из города.

Во время поминальной службы мы с Фабис и ее матерью сидели позади Родриго, Кати, ее мужа и их троих детей. Маленькая дочка Кати с волосами, завязанными в хвостик, все время удирала от мамы, ползком пробираясь по скамье на колени к Родриго, чтобы подергать его за щеки своими крошечными ручками. Он излучал гордость молодого деда. Муж Кати все время порывался взять ее за руку и втихаря целовал в щеку. Она прекрасно выглядела. Хоть я и редко вижу Катю, подумал я, но с каждой встречей проникаюсь к ней все большей любовью. Она располагала к себе. Все-таки люди меняются, растут над собой, и удачный брак с тем, кто обожает и боготворит тебя, очень этому способствует.