Сказать почти то же самое. Опыты о переводе - [157]
Объяснение, сводящееся к дальтонизму, я бы отклонил. Геллий и его друзья были эрудитами; они не описывали собственные впечатления, а работали над литературными текстами, возникшими в разные века. Кроме того, они рассматривали примеры из поэзии, в которых свежие и необычные впечатления живо изображаются посредством провокационного использования языка. Но, к сожалению, эти эрудиты не были критиками: они были риторами или импровизированными лексикографами. Эстетической проблематики они, кажется, не замечали; ни волнения, ни удивления они не выказывают и не дают высокой оценки этим стилистическим tours de force. Неспособные отличить литературу от повседневной жизни (а возможно, не испытывая интереса к повседневной жизни, рассматриваемой ими только через призму литературных памятников), они излагают эти случаи так, будто бы перед ними – примеры обычного словоупотребления.
Способ различения, сегментации и организации цветов разнится от одной культуры к другой. Хотя некоторые межкультурные константы были выявлены[275], перевод терминов цветообозначения кажется делом по меньшей мере нелегким, если речь идет о языках, далеких друг от друга во времени, или же о разных культурах, и отмечалось, что «значение слова “цвет” – один из самых запутанных вопросов в истории науки»[276]. Если слово цвет используется для обозначения окраски предметов в окружающей среде, этим еще ничего не сказано о нашем цветовосприятии. Нужно отличать пигменты как цветовую реальность от нашего перцептивного отклика как цветового впечатления – а оно зависит от многих факторов: от природы поверхностей, от света, от контраста между объектами, от прежних познаний и так далее[277].
Сам дальтонизм представляет собою социальную загадку, которую трудно как решить, так и распознать, и именно по языковым причинам. Думать, что термины цветообозначения относятся только к различиям, зависящим от зримого спектра, – это все равно что считать, будто родственные отношения предполагают генеалогическую структуру, одинаковую для всех культур. Однако в цветообозначении, равно как и в генеалогии, термины определяются их оппозицией другим терминам и отличием от них, и все они определяются системой. Зрительные впечатления дальтоников, несомненно, отличаются от впечатлений других людей, но дальтоники включают их в ту языковую систему, которой пользуются все остальные.
Отсюда культурная изворотливость дальтоников, опирающихся на различия яркости освещения в том мире, где в глазах всех остальных различия определяются цветами. Дальтоники, не различающие красного и зеленого, говорят о красных и зеленых предметах и обо всех оттенках этих цветов, пользуясь теми же словами, которые большая часть из нас применяет по отношению к объектам того или иного цвета. Они думают, говорят и действуют, как и мы, в терминах «цвета объекта» и «постоянства цвета». Они называют зелеными листья, а красными – розы. Вариации насыщенности и яркости освещения их желтого цвета дают им поразительное разнообразие впечатлений. В то время как мы учимся полагаться на различия в цвете, их ум приучается оценивать яркость освещения…
Дальтоники, не различающие красного и зеленого, по большей части не знают о своем недостатке и думают, что мы видим все в тех же оттенках, что и они. У них нет никаких оснований осознать здесь некий конфликт. Если возникнет спор, они считают, что это мы оконфузились, а в самих себе несовершенства не признают. Они слышат, как мы называем листья зелеными, и, каков бы ни был для них оттенок листьев, они тоже называют их зелеными[278].
Комментируя этот пассаж, Маршалл Салинс (Sahlins 1975) не только настаивает на том, что цвет – это вопрос культуры, но и отмечает, что во всех тестах на различение цветов предполагается, будто цветовые термины обозначают в первую очередь имманентные свойства ощущения. Однако, когда произносится тот или иной цветовой термин, прямого указания на некое состояние мира не происходит; напротив, этот термин связывается или соотносится с тем, что я назвал бы Когнитивным Типом или Ядерным Содержанием. Произнесение термина, конечно, определяется неким данным ощущением, но преобразование сенсорных стимулов в тот или иной результат перцепции известным образом определяется семиотическим отношением между языковым выражением и содержанием, соотнесенным с ним культурно.
С другой стороны, к какому сенсорному опыту отсылают, произнося название того или иного цвета? «Американское оптическое общество» насчитывает от 7,5 до 10 миллионов цветов, которые теоретически можно различить. Опытный художник может различить и назвать великое множество цветов, которые индустрия красок поставляет потребителям и обозначает номерами. Но тест Фарнсворта-Манселла, включающий в себя 100 цветов, показывает, что средний уровень их различения в высшей степени неудовлетворителен. Дело не только в том, что у большинства людей нет языковых средств, позволяющих распределить эти цвета по категориям: кроме того, приблизительно 68 процентов населения (исключая людей с отклонениями от нормы) допускает от 20 до 100 ошибок в ходе первого теста, задача которого – заново расположить эти цвета по непрерывной шкале оттенков. Самое обширное собрание английских названий цветов насчитывает более 3000 терминов
