Сказать почти то же самое. Опыты о переводе - [153]

О том, что перевод может предполагать некий совершенный язык, размышлял Вальтер Беньямин: поскольку воспроизвести сигнификаты языка-источника в языке назначения невозможно, нужно довериться чувству слияния всех языков, поскольку «в каждом из них, взятом как целое, подразумевается одно и то же; однако оно не доступно ни одному из языков по отдельности, но лишь совокупности их взаимно дополняющих интенций: это чистый язык» (Benjamin 1923; ит. пер.: 227). Но этот reine Sprache[270]^** – не язык. Если не забывать о каббалистических и мистических истоках мысли Беньямина, можно обратить внимание на довольно-таки зловещую тень священных языков, на нечто подобное тайному гению языков Пятидесятницы. «Желание переводить немыслимо без этого соответствия мысли Бога» (Derrida 1985; ит. пер.: 217).

То, что желание переводить может пробудиться из этого стремления постичь мысль Бога, – чувство для переводчика полезное, как влюбленному полезно стремиться к полному слиянию двух душ, хотя психология и философия утверждают, что это невозможно. Но поскольку это именно внутреннее чувство, к тому же в высшей степени личное, – может ли оно служить межличностным критерием оценки успеха того или иного перевода?

Вторая возможность, то есть переход от личного чувства к общезначимому правилу, порождает еще две возможности: или же можно изобрести «рациональный» язык, выражающий все объекты, все действия, состояния духа, отвлеченные понятия, которыми должна пользоваться всякая культура, чтобы описывать мир (и таким замыслом вдохновлялось немало попыток, предпринятых в XVII в.), или же нужно добраться до выявления «языка мышления», коренящегося конечно же в универсальном функционировании человеческого разума, термины и высказывания которого можно выразить на некоем формализованном языке. На деле две эти версии равнозначны, поскольку даже для выявления предполагаемого языка мышления нужно так или иначе установить его грамматику. И покуда мы не сможем шаг за шагом регистрировать все, что происходит у нас в мозгу или в уме, этот язык мышления тоже будет гипотетическим конструктом, вдохновленным некими критериями рациональности, которые дает, например, формальная логика.

Последнюю альтернативу более или менее благосклонно рассматривают многие ученые, занимающиеся машинным переводом. Должно найтись некое tertium comparationis, позволяющее выражению на языке Альфа перейти в таковое на языке Бета; при этом решают, что оба эти выражения оказываются равнозначны выражению на некоем метаязыке Гамма, не зависящем от того, как оно формулируется на различных естественных языках. Так, три выражения: piove, il pleut и it’s raining обладают одним и тем же пропозициональным содержанием («идет дождь»), выражаемым на языке Гамма: скажем, abc. Именно это и дает нам возможность переводить высказывание, сделанное по-итальянски, на французский или английский, не опасаясь слишком отдалиться от смысла исходного дискурса.

Но возьмем, например, высказывание поэтическое, хотя бы вот этот стих Верлена: il pleure dans топ cœur comme il pleut sur la ville[271]^*. Переводя его слово за слово согласно критерию синонимии, чтобы пропозициональное содержание оставалось неизменным, мы получим: «плачет в моем сердце, как дождит на город» (piange nel mio caore come piove sulla città). Разумется, с точки зрения поэтической эти два высказывания нельзя считать равнозначными.

Достаточно вспомнить знаменитый пример Якобсона (Jakobson 1960): лозунг I like Ike («Мне нравится Айк», англ.). Конечно, с точки зрения пропозиционального равенства это можно перевести как Io ато Ike (ит.), J’aime bien Ike (фр.) и даже пересказать: I appreciate Eisenhower («Я высоко ценю Эйзенхауэра», англ.). Но никто не скажет, что речь идет о подходящих переводах оригинала, сила которого крылась в звуковых перекличках, в рифме и (как напоминал Якобсон) в парономасии{♦ 199}.

Поэтому понятие неизменного пропозиционального содержания приложимо лишь к очень простым высказываниям, которые выражают состояния мира и не являются, с одной стороны, двусмысленными, а с другой – ауторефлексивными, то есть сформулированными с целью привлечь внимание не только к их значению (сигнификату), но и к их означивающему (сигнификанту): таковы, например, звуковая и просодическая стороны.

Но даже если мы согласимся с тем, что для простейших высказываний с денотативной функцией перевод возможен, нельзя будет избежать классического возражения, построенного на понятии «Третьего Лица». Чтобы перевести текст А на языке Альфа и получить текст В на языке Бета (и чтобы сказать, что В представляет собою верный перевод А и ему равнозначен), нам придется обратиться к некоему метаязыку Гамма и таким образом решить, в каком смысле А эквивалентен по значению тексту Г на языке Гамма. Но, чтобы сделать это, потребуется новый метаметаязык Дельта, чтобы А был равнозначен Д на языке Дельта, а затем – метаметаметаязык Ипсилон, и так до бесконечности.

Рис. 9

Как я уже рассказывал в своей книге (Есо 1993), дело, как кажется, предстает иначе, если tertium comparationis —