Сказания о земле Русской. От Тамерлана до царя Михаила Романова - [286]

Но когда начались тяжкие времена Смуты и на площадях Москвы собирались шумные толпы народа, то Дионисий, пользовавшийся особой любовью Гермогена, появлялся на этих народных сборищах и бесстрашно увещевал толпу крепко стоять за православную веру, несмотря на оскорбления, которым он иногда подвергался.

Назначенный игуменом Троице-Сергиевой лавры после выдержавшего в ней осаду Иосафа, Дионисий вступил в управление монастырем как раз в то время, когда Москва была разорена и в ее окрестностях злодействовали сапежинцы и казаки. Все дороги были переполнены ранеными, голодными и разоренными московскими людьми; кто имел силы, тот спешил найти себе приют в лавре, но великое множество людей, с перебитыми ногами и руками, вырезанными из спины ремнями и содранной с головы кожей или обожженными боками, не могли доползти до монастыря, а валялись на пути или в окрестных рощах и селениях и тут же умирали.

Памятуя заветы святого Сергия, Дионисий обратил его обитель в странноприимный дом и больницу для ратных людей и всякого рода страдальцев. Он призвал келаря, казначея, всю братию и объявил им, что надо всеми силами помогать тем, которые ищут приюта у святого Сергия. «Дом Святой Троицы не запустеет, – говорил он со слезами, – если станем молиться Богу, чтобы дал нам разум: только положим на том, чтобы всякий промышлял чем может».

Затем началась кипучая деятельность: в обители и ее селах стали строить дома и избы для раненых и странников; больных лечили, а умирающим давали последнее напутствие; монастырские работники ездили по окрестностям и подбирали раненых и умирающих; женщины, приютившиеся в монастыре, неустанно шили и мыли белье живым и саваны покойникам. В то же время в келье архимандрита сидели борзые писцы, которые писали увещательные грамоты по городам и селам, призывая всех к очищению земли от литовских и польских людей.

Великий старец Гермоген также не молчал в своем заточении. В то время как 4 августа 1611 года Ян Сапега подошел к Москве и, разбив казацкие отряды, открыл себе дорогу в Кремль для снабжения продовольствием Гонсевского, этим воспользовались и нижегородские «бесстрашные люди». Они проникли к патриарху в тюрьму, на Кирилловское подворье, и одному из них, Роде Мосееву, он дал свою грамоту.

Это последняя из дошедших до нас грамот святителя. Вот ее содержание: «Благословение архимаритом, и игуменом, и протопопом, и всему святому собору, и воеводам и диаком, и дворяном, и детем боярским, и всему миру: от Патриарха Ермогена Московского и всеа Русии, мир вам, и прощение, и разрешение. Да писати бы вам из Нижнего в Казань к Митрополиту Ефрему, чтоб Митрополит писал в полки к бояром учителную грамоту, да и казацкому войску, чтоб они стояли крепко в вере, и бояром бы говорили и атаманье бесстрашно, чтоб они отнюдь на царьство проклятого Маринкина паньина сына (пропуск в подлиннике)… не благословляю. И на Вологду ко властем пишите ж, также бы писали в полки; да и к Рязанскому (архиепископу – Феодориту) пишите тож, чтоб уняли грабеж, корчму… (блуд), и имели б чистоту душевную и братство, и промышляли б, как реклись, души свои положити за Пречистыя дом и за Чудотворцов и за веру, так бы и совершили; да и во все городы пишите, чтоб из городов писали в полки к бояром и атаманье, что отнюдь Маринкин на царьство не надобен: проклят от святого собору и от нас. Да тебе бы вам грамоты с городов собрати к себе в Нижней Новгород да прислати в полки к бояром и атаманье; и прислати прежних же, коих естя присылали ко мне с советными челобитными, бесстрашных людей, Свияженина Родиона Мосеева да Ратмана Пахомова, а им бы в полкех говорити бесстрашно, что проклятый (Воренок) отнюдь не надобе; а хоти буде и постражете и вас в том Бог простит и разрешит в сем веце и в будущем; а в городы для грамот посылати их же, а велети им говорити моим словом. А вам всем от нас благословение и разрешение в сем веце и в будущем, что стоите за веру неподвижно; а яз должен за вас Бога молити».

Из этой грамоты ясно видно, что Гермоген, сидя в своей тюрьме, был отлично осведомлен о раздорах, бывших между земским ополчением и казаками, завершившихся убийством Прокофия Ляпунова, и полагал все зло в том, что казаки хотели посадить на царство «Маринкина паньина сына». Видя, какую страшную опасность это представляло для государства и православия, Гермоген всеми силами высказывается против Воренка и проклинает его, причем приказывает писать казанскому митрополиту Ефрему, рязанскому архиепископу Феодориту и городам учительные грамоты, как к слабодушным седмочисленным боярам, так также в казачьи полки к атаманам, и говорить казакам бесстрашно, чтобы они отнюдь за Воренка не стояли, но имели бы чистоту душевную, братство и промышляли бы, как обещали, души свои положить за дом Пречистой, за чудотворцев и за православную веру.

По-видимому, несколько мягче относились к казакам власти Троице-Сергиевой лавры. Обитель Живоначальной Троицы была всего в 64 верстах от Москвы, под которой стояли казачьи таборы, причем отряды этих казаков беспрерывно появлялись у самого монастыря; кроме того, и приказы, основанные к лету 1611 года в стане подмосковных ополчений, оказались теперь в казачьих руках. Все это заставляло Троицкую лавру жить в мире с казачьим правительством. Ловкий келарь Авраамий Палицын, получив великие милости у короля под Смоленском, сумел приобрести себе сторонников и среди казачьих атаманов, которые оказывали различные услуги лавре. Поэтому Дионисий с братией, зная все великие прегрешения казаков, все-таки верили в возможность их соединения с земскими людьми для общего подвига во благо Родины, и в Троицких грамотах, составляемых «борзыми писцами», они призывали всех на защиту православия против польских и литовских людей, не делая различия между земскими людьми и казаками, но, однако, упоминая: «хотя будет и есть близко в ваших пределах, которые недоволы, Бога для отложите то на время, чтоб о едином всем вам с ними (подмосковным ополчением) положити подвиг свой страдати для избавления православныя християнския веры…»