Сказания о земле Русской. От Тамерлана до царя Михаила Романова - [259]

Рожинский уговаривал и Сапегу примкнуть к конфедерации и лично ездил для этого под Троицу, но последний не решился открыто восстать против короля.

Появление Сигизмунда у стен Смоленска вызвало, как мы говорили, большую тревогу и в Москве. Вся надежда царя и граждан была возложена на Скопина, но последний не мог двигаться быстро и должен был выдержать наступление Сапеги, который подступил к Александровской слободе и только после кровопролитного боя отошел опять к Троице; между тем в столице наступил снова голод, и страшно поднялась цена на хлеб; крестьянин Сальков с шайкой воров занял Коломенскую дорогу, по которой шло продовольствие из Рязанской земли, и двое высланных против него воевод не могли совладать с ним; только когда Василий Иванович Шуйский отправил против Салькова князя Димитрия Михайловича Пожарского, то Сальков был наголову разбит и очистил Коломенскую дорогу. В самой Москве тоже завелась измена, и Красное село было сперва сдано тушинцам, а потом выжжено дотла; при этом был спален и деревянный город Скородум, выстроенный Борисом Годуновым.

Между тем Сигизмунд решил отправить пана Стадницкого в Тушино и грамоты к царю Василию Ивановичу, к патриарху Гермогену, ко всему духовенству, боярам и всем людям Московского государства.

Пан Стадницкий должен был уговорить тушинских поляков оставить Вора и перейти на службу к королю, за что им сулились великие милости не только в Московском государстве, но и в Польше. Шуйскому Сигизмунд сообщал, что пришел помочь ему успокоить его царство, а потому просит съехаться думным боярам с польскими послами для переговоров. В грамоте же к патриарху, духовенству, боярам и всем людям король прямо говорил, что он, желая утишить смуту Московского государства, предлагает им быть под его рукою, за что обещает, заверяя «нашим господарским истинным словом», цело и ненарушимо поддерживать «веру вашу православную правдивую Греческую», хотя вслед за тем он тотчас же принял с великой благодарностью шпагу, освященную папою Павлом V и присланную ему с пожеланием успешного покорения «московских схизматиков».

Приезд Стадницкого в Тушино вызвал большой переполох. Рожинский уговаривал поляков не слушать увещаний короля; но среди рыцарства прошел слух, что Сигизмунд привез с собой огромную казну и хочет всем щедро заплатить. В это же время прибыли в Тушино посланные от Сапеги из-под Троицы, которые тоже стали уговаривать перейти на сторону короля. Рожинский должен был уступить и начал переговоры со Стадницким.

Положение Вора было в это время самое жалкое. Знатные поляки, еще недавно постоянно целовавшие ему руку, относились к нему теперь с величайшим презрением. Пан Тышкевич ругал его в глаза мошенником и обманщиком. Вместе с тем поляки зорко следили за цариком, чтобы он не сбежал, и заперли всех его лошадей; тем не менее Вору удалось с четырьмя сотнями донских казаков ускользнуть из Тушина. Но за ним отправился в погоню Рожинский и быстро вернул его назад. Когда царик спросил его, о чем у них идут переговоры с королевским послом, то тот ему отвечал: «А тебе что за дело! Черт знает, кто ты таков! Довольно мы пролили за тебя крови, а пользы не видим», – после чего, будучи пьяным, Рожинский хотел еще избить названного Димитрия.

При этих обстоятельствах, видя, что дело совсем плохо, Вор в тот же вечер (кажется, 6 января 1610 года) оделся мужиком, потихоньку сел со своим приятелем, шутом Кошелевым, в навозные сани и бежал в Калугу, покинув Тушино и свою жену «государыню Марину Юрьевну» на произвол судьбы.

Это неожиданное бегство Вора окончательно побудило всех тушинских поляков перейти на сторону короля.

В другом положении очутились «государыня» и русские люди, оставшиеся в Тушине. Пан Стадницкий предложил Марине, доводившейся ему племянницей, положиться на милость короля, причем по-прежнему называл ее дочерью сендомирского воеводы, но в ней крепко засело убеждение, что она венчанная московская царица. «Кого Бог осветит раз, – писала она в ответ Стадницкому, – тот всегда будет светел… Если счастье лишило меня всего, то осталось при мне, однако, право мое на престол Московский, утвержденное моей коронацией, признанием меня истинной и законной наследницей, признанием, скрепленным двойной присягой всех сословий и провинций Московского государства…» В таком же духе написала она и Сигизмунду.

Простые русские люди и казаки, составлявшие воровские войска, были вначале крайне огорчены бегством царика и прямо обвиняли в этом поляков. «Толпы, – говорит Н.М. Карамзин, – с яростным криком приступили к гетману Рожинскому, требуя своего Димитрия и в то же время грабя обоз сего беглеца, серебряные и золотые сосуды, им оставленные». Скоро воровской атаман Беззубцев разбил в Серпухове пана Млоцкого за то, что последний «направлял дело в королевскую сторону», а через месяц все казаки, исключая отряд Заруцкого, были приведены к Вору в Калугу князем Шаховским, «всей крови заводчиком», и князьями Д.Т. Трубецким и Засецким. Рожинский погнался за ними и нанес им поражение, положив на месте около 2 тысяч человек, а затем вернулся в Тушино.