Сказания о нартах - [125]

— А где научился ты умеренности в пище и питье? — спросили Батрадза.

— Было это давно, еще в молодости моей, — ответил он. — Однажды на привале послали старшие нас, младших, за водой. Дорогой один из нас споткнулся о какой-то маленький комочек, похожий на сморщенный кожаный мешок. Прихватили мы этот мешочек, чтобы набрать в него лишней воды, подошли к роднику, который бежал со скалы, наполнили наши кувшины и подставили наш мешочек. Катится вода в мешок, и чем больше наливается в него воды, тем больше он растягивается, но доверху так и не налился. Принесли мы воды, напились охотники, и тут мы спросили старших: «Что это за удивительный мешок, который можно без конца растягивать?» Долго рассуждали бывалые люди и рассматривали этот мешочек. И решили они, что это человеческий желудок. На всю жизнь запомнился мне этот случай! «Чрезмерная еда — лютая чума!» — сказал я себе и стал приучать себя с тех пор к умеренности, стал закалять свой желудок. Хлеб разламывал я на четыре части, и сначала съедал я только три четверти. А силы у меня не убавилось, и работал я по-прежнему. Потом стал я откладывать еще одну четверть, и оказалось, что полхлеба так же утоляет голод, как и целый хлеб.

— А как объяснишь ты свое поведение в отношении своей жены?

И Батрадз рассказал опять:

— Мы, нартские юноши, задержались раз в походе и попали в бескрайние степи, где ни деревца, ни воды. Ничего нам не удалось добыть. И люди, и кони без воды, да еще в такую страшную жару совсем обессилели. Завечерело. Смотрим, вдали виден свет. Направились мы на этот свет. Там оказалось селение. Из одного жилья вышла к нам пожилая женщина, а с ней девушка. Мужчин не было видно.

— Заезжайте, гости, переночуйте у нас: гостя Бог посылает! — так сказали нам мать и дочь.

Мы переглянулись: как остановиться в доме, где нет мужчины? Но все-таки мы слезли с коней и поручили их младшим.

Хороший ужин приготовили нам наши хозяйки, стали стелить нам постели. Приготовляя постели, они говорили по-хатиагски, думая, что никто их не понимает. А я знаю по-хатиагски. И, слушая их разговор, понял я, как несчастна бывает женщина, как порой бывает нужна ей ласка. И дал я тогда слово, что никогда не обману ту женщину, которая из-за меня войдет в дом моего отца, и если она сама ошибется, то и тогда не упрекну ее за это.

Поблагодарили старейшие нарты Хамыца за его сына Батрадза, поблагодарили и самого Батрадза. Поднялись они со своих кресел и разошлись с собрания.

Прошло некоторое время, и снова на нартском Большом нихасе зашла речь о том, кто самый достойный из нартов. Много опять говорили, а спор все не прекращался. Сырдона в это время не было на нихасе.

— Спросим-ка Сырдона, — решили нарты. — Он скажет нам, кто самый доблестный из нартов.

Тут как раз пришел Сырдон на нихас. Спросили его нарты, и он так им ответил:

— Я бы назвал самым лучшим того, кто подтянул бы подпруги своего коня, как делается это перед джигитовкой, и въехал бы на нем в Большой дом нартов, и, проджигитовав в нем, так разогнал бы коня, чтобы он на всем скаку, подобно ласточке, вылетел бы в дымовое окошко. Того назову я самым лучшим, чей конь оставит по большой нартской долине Кугом след, подобный борозде плуга. Того, кто сумеет пробраться на Божье поле и украсть там себе в жены дочь Бога.

Никто из нартов не решился совершить хотя бы один из этих подвигов.

Узнал стальногрудый Батрадз, сын старого Хамыца, о словах Сырдона. Был он человеком большой отваги и решил попытаться совершить то, о чем говорил Сырдон. Подтянул он подпруги коня своего, как делается это перед джигитовкой, после этого разогнал коня, вскочил в Большой дом нартов, проджигитовал по всему дому. Хлестнул он коня плетью, и, как ласточка, взвился конь и выскочил в дымовое окошко. Поехал он на поиски Божьего поля. Поскакал он вверх по нартской долине Кугом, и как борозда плуга был след коня его. Сколько он ехал — кто знает! — но вот доехал до большой пещеры. В этой пещере жил одноглазый уаиг.

— Здравствуй, нартский человек! — говорит ему одноглазый уаиг. — Какой бог привел тебя сюда?

Сын Хамыца Батрадз рассказал ему о своем деле.

— Мне жаль тебя, юноша, — сказал ему уаиг. — С чего ты задумал такое дело? Девять братьев нас было, один сильнее другого, один могущественнее другого, и погибли из-за такого же дела. Из девяти братьев уцелел я один и то, ты видишь, сохранил лишь один глаз. Прошу тебя, вернись в отцовский дом. Ты еще молод, и жалко, если погибнешь.

— Нет, — сказал Батрадз. — Должен я испытать свое счастье. А тебя я прошу указать мне дорогу, а потом будет то, что угодно Богу.

— Тогда послушай меня, мое солнце, — сказал уаиг. — Поезжай дальше по этой дороге, долго будешь ехать, попадешь в безводную степь. Плохо тебе придется. И ты и конь твой дойдете до того, что от жажды будете умирать. Много испытаешь ты мук, но если проедешь пустыню и останешься живой, то попадешь в такую страну, где солнце подобно колесу, катится по земле, где все горит и вся земля пошла глубокими морщинами. В этой стране ты с конем своим или сгоришь, или провалишься в трещину. И найдешь ты там свою смерть. Но если ты и там спасешься, то достигнешь безбрежного моря. Много людей в этом море погибло. Перелететь через него и орел не может. А если переберешься ты через море, то увидишь такую огромную птицу, что крылья ее закроют от тебя небесный свет. Живым она тебя не выпустит. Но чего не бывает! Может быть, и от нее ты спасешься. Тогда доедешь туда, где две горы сталкиваются одна с другой, подобно бодающимся баранам. Проехать можно только между ними. Немало храбрецов насмерть придавили эти горы. Но если благополучно минуешь их, тогда очутишься на небесной равнине Бога.