Сказание о Йосте Берлинге - [151]

* * *

Говорят также, что еще до прихода Йосты Берлинга в контору приходил неизвестный и передал майорше какое-то письмо. Письмо положили на столик рядом с постелью больной, и ей неожиданно стало намного лучше. Температура снизилась, боли стали не такими свирепыми, она присела на постели и прочитала письмо.

Старики считают, что таинственное улучшение в ее состоянии произошло не без вмешательства темных сил, потому что то, что она прочитала письмо, было Синтраму на руку.

И письмо было необычным. Договор, написанный на черной бумаге и подписанный кровью. Конечно, никто ничего подобного не видел, но покажи этот договор кавалерам, они бы его узнали. Он был составлен в кузнице Экебю.

А сейчас майорша полусидела в кровати и читала этот договор. Она узнала, что она – ведьма, что она обязалась поставлять души кавалеров в преисподнюю, поэтому она должна покинуть Экебю. Ведьмам не место в Экебю, это наносит ущерб чести и славе поместья. И еще много всякой чуши было написано в этом пьяном договоре. Она посмотрела на дату – ровно год назад. Проверила все подписи и рядом с росчерком Йосты Берлинга прочитала следующее: «Поскольку майорша сделала меня убийцей Эббы Дона, рассказав ей про мое прошлое, я без колебаний ставлю свою подпись».

Майорша медленно свернула договор и положила его в конверт. Потом долго лежала и думала. Как горько было ей узнать, что для тех, кому она помогала и давала работу, она была ведьмой и колдуньей, приспешницей дьявола. Ну что ж, что еще ждать от неверной жены… Вот какую благодарность она заслужила.

Ну, хорошо, темные люди, и представления о мире у них темные. Но кавалеры! Эти нищие кавалеры! Изобретатели и музыканты, воины и философы, которых она приютила, кормила и поила, которым из уважения к их былой мощи и жалости к сегодняшней немощи позволяла жить беззаботной, веселой жизнью! Как они-то могли пойти на такое, отнять у нее Экебю! Мысли ее обгоняли друг друга, она чувствовала, как в ней закипает гнев, а ее пылающий мозг уже предлагал планы отмщения.

Она приказала дочери пастора, которая не отходила от ее постели, послать в Хёгфорс за нотариусом. Я хочу составить завещание, сказала майорша.

Анна-Лиза ушла, ее сменила графиня Элизабет.

Майорша долго молчала. Брови ее были сдвинуты, лицо искажено страданием.

– Госпожа майорша очень больна, – тихо сказала графиня.

– Да. Я никогда в жизни не была так больна.

Вновь наступило молчание. Потом майорша заговорила снова, голос ее был сух и резок:

– Подумать только, а ведь и вы, графиня… вас здесь все любят и на руках носят, а вы ведь тоже изменили мужу.

Элизабет вздрогнула.

– По крайней мере в мыслях, а ведь это одно и то же. Сейчас, когда я на волосок от смерти, я это ясно чувствую. Это одно и то же.

– Я знаю, госпожа майорша. Вы правы – это одно и то же.

– И, однако, вы счастливы! Вы стали женой вашего возлюбленного, не согрешив при этом в глазах людей. Вы можете не скрывать свою любовь, идти рука об руку до конца дней.

– О, майорша, майорша!

– И как же вы можете с ним оставаться? – Голос больной изменился, она почти кричала. Глаза ее горели сухим горячечным блеском. – Покайтесь, покайтесь, пока не поздно! Поезжайте к своим родителям, пока они сами сюда не явились и не прокляли вас! Неужели вы всерьез считаете Йосту Берлинга своим мужем? Бегите от него! Я оставлю ему Экебю, власть, все что угодно – и вы решитесь разделить все это с ним? Решитесь наслаждаться богатством и славой? Я решилась… когда-то. Надеюсь, вы помните, как сложилась моя жизнь. Помните тот рождественский ужин, помните каталажку в судейской усадьбе?

– О, госпожа майорша, о каком счастье вы говорите? Я приложу все усилия, чтобы счастье даже не приближалось к нашему очагу. Мы, грешники, не имеем права наслаждаться счастьем. Неужели вы думаете, я не хочу домой? Если бы вы знали, с какой тоской я думаю о доме, о спокойствии, о родительской поддержке и любви. Но я и на это не имею права. Я обречена жить здесь, я обречена все время бояться… Господи, все, что я делаю, в конце концов оборачивается грехом и скорбью сердечной. Бояться, что, помогая одному, я наношу рану другому. Я слишком слаба и глупа, чтобы выдержать жизнь здесь, но что я могу сделать? Я, связанная вечным искуплением греха?

– Все это слова, графиня. Красивые слова. Не обманывайте себя. Вы просто не хотите его оставить, вот и вся причина.

Графиня не успела слова сказать, и я не уверена, что она нашлась бы, что ответить, но тут в комнату вошел Йоста Берлинг.

– Подойди ко мне, Йоста. – Возбуждение улеглось, голос опять стал резким и неприязненным. – Подойди, подойди, ты, кем не нахвалится весь уезд. Спаситель человечества. Узнай, как прожила это время старая майорша, которую ты обрек нищенствовать на дорогах, презираемой и ненавидимой!

Сначала я расскажу тебе, что было весной, когда я наконец добралась до своей старухи матери.

В марте это было, в марте. В марте пришла я в эльвдальские леса. Можешь себе представить, что за вид у меня был. Туда путь не близкий – нищенка, побирушка. Она в молочном погребе, сказали мне. Я спустилась туда и долго стояла у дверей. По всем стенам на полках стояли медные бидоны с молоком. А моя мать, которой за девяносто, брала один за другим эти бидоны и снимала сливки. Она работала без устали, ловко и споро, но я видела, с какой мукой ей это дается, как ей трудно выпрямиться, чтобы достать с полки очередной бидон. Мне казалось, она меня не видит, но вдруг услышала ее странный, пронзительный голос.