Сказание о верном друге. Тайна седого тугая - [66]

Шрифт
Интервал

Привольно разлилась Сырдарья. Повсюду сквозь заросли поблескивают затоны и протоки — для живности благодать!

Пулат, мысленно проложив прямую линию между устьем Курук-Келеса и той точкой, самой высокой на острове, где в настоящее время находился его наблюдательный пункт, устремил свой взгляд в сторону тугайных зарослей по левую сторону главного русла. Но сколько он ни напрягал зрение, не смог разглядеть ничего, что могло бы сойти за остатки старой лачужки, под которой закопана таинственная захоронка.

Спустившись на землю, Пулат набросал в блокноте план расположения острова, реку, прибрежную зону. Постепенно контуры острова заполнялись обозначениями деревьев, кустарников, камышей, нагромождений валунов…

Взгляд Пулата случайно упал на инициалы П. Ф., вырезанные на коре тополя, в метре от земли. Интересно, кто это П. Ф.? Во всяком случае, вырезано это было, видно, недавно, кора не успела зарасти.

Мальчик вернулся в лагерь, когда солнце подернулось пепельной дымкой.

Серафим Александрович неподвижно сидел над удочками. Поплавки лениво покачивались на поверхности. Клева не было.

— Я уж им и макуху[17] предлагал, и пшеничку — не желают кушать. Сделай милость, Пулат-джан, излови-ка мне несколько кузнечиков. Может, это им понравится.

— Хоп, — бросил на бегу Пулат и помчался на поляну.

Радик с чувством хорошо выполненного долга валялся на кошме. У него было лирическое настроение, он пел.

Сказать правду, у него неплохо получалось! Не то чтобы он был хороший певец или обладал красивым голосом, а как-то приятно, славно было слушать его:

Там за дальней непогодой
Есть волшебная страна,
Не темнеют небосводы,
Не проходит тишина…

Пулату сразу виделись бушующие волны, лохмотья мокрых парусов и уставшая до изнеможения команда. А волшебная страна — вот она, красивый высокий остров в розовом закатном свете и ослепительное, необъятное водное пространство. И за стеной камыша птичий гомон… Все так мило его сердцу!

Особенно нравилось Пулату, когда Радька пел, как будто он хан Кончак. Курносый, с сивым вихром на макушке, толстенький, Радька по какому-то волшебству становился вдруг хитрым, коварным и могущественным Кончаком, уговаривающим, упрашивающим князя Игоря продать свою родину за подарки и пленницу.

Молодец Радька, здорово!

Отец у Радьки композитор, но он живет где-то в другом городе, и Радькина мать не любит, когда сын вспоминает про отца. Но все равно Радька тоже, наверно, станет композитором: голос у него глуховатый, а поет — будто рисует…

На кузнечиков у Серафима Александровича сразу пошло веселее. Сначала попалась длинная тощая чехонь, потом чистый, желтый с сизой спинкой сазан… И пошло, только дергать успевай.

Даже Пулат поймал большую красноперку. Ну, не очень, конечно, большую, зато сам.

— Ну, что, брат, — между делом спросил Серафим Александрович, — помирились вы с Радием?

— Помирились.

— Правильно. Мы, мужчины, публика великодушная. Соберите-ка, друзья, снулую рыбу да засолите, пока не испортилась.

И за работой Радик продолжал что-то потихонечку мурлыкать, а потом и говорит:

— Хочешь песню послушать, нашу, походную?

И запел вполголоса:

Зажмурясь от солнца, мы вышли в тугай,
Остался в Ташкенте ответственный май,
А прямо по курсу — туристское лето,
Нам очень приятно и радостно это.
Плыви же, дарьинка, по звонким волнам,
Костер бивуачный, гори!
Пусть песенка эта летит к небесам
До поздней вечерней зари.
Нас трое на судне, и нам нипочем
Свист ветра в снастях и раскатистый гром,
А волны, не меньше, чем в море могучем,
Дарьинку несут на коварные кручи.
Плыви же, кораблик, по звонким волнам,
Костер бивуачный, гори!
Пусть песенка эта летит к небесам
До поздней вечерней зари.

Пулату понравилась песня. Конечно, она не такая, как по радио, но зато это их собственная песня: тут и дарьинка, и костер, и «волны, не меньше, чем в море могучем».

— Молодец, Радька! Ты и музыку сочинил?

— Нет, музыка народная, от других песен.

— Только вот…

— Что такое? — насторожился автор.

— Вот… «свист ветра в снастях»… В каких снастях? У нас даже мачты нет!

Радик вспыхнул, его авторское самолюбие было больно задето. Он сердито засопел и отвернулся, но вскоре лицо его просветлело:

— А если так: «Нас трое на судне, и нам нипочем надрывный свист ветра, раскатистый гром…» А?

— Годится, — с облегчением вздохнул Пулат: на этот раз обошлось без ссоры.

Пулата удивило, что Радька не хвастает. Песню сочинил и не хвастает! Наверно, переживает вчерашнюю «шутку».

— Научи и меня петь.

Забыв про рыбу, ребята принялись разучивать новую песню.

Глава десятая

ДРЕВНИЙ ПУТЬ ПЕРНАТЫХ

Радька говорит, что история про людей, про древних и не очень древних, — самая интересная, а история животных и растений — не интересная.

Жалко, что он проспал рассказ Серафима Александровича о скафиринхе и древнем пути птиц нашей родины, тогда бы он узнал.

Вот бы поехать на раскопки! Я бы все-все, любую трудную работу делал!

Из дневника П. Хангамова

Как только солнце скатилось в мглистую дымку на горизонте, тонко, раздражающе зазвенел неподвижный воздух — налетели комары. Ребятам пришлось спасаться от них под пологом. Весело наблюдать изнутри безуспешный штурм марлевых стенок накомарников скопищем кровопийц. Стоит неосторожно приблизить к марлевой стенке плечо или руку, как в них через марлю вонзаются десятки жадных комариных хоботков.


Еще от автора Дмитрий Харлампиевич Харламов
Гремящий мост

Сборник "Гремящий мост" продолжает серию "На заре времен", задуманную как своеобразная антология произведений о далеком прошлом человечества.В шестой том вошла трилогия Владимира Уткина "Вдоль большой реки", "Гремящий мост", "Горизонты без конца", повести Софьи Радзиевской "Рам и Гау", Дмитрия Харламова "Сказание о верном друге", Янки Мавра "Человек идет".Содержание:Владимир Уткин — Вдоль большой рекиВладимир Уткин — Гремящий мостВладимир Уткин — Горизонты без концаСофья Радзиевская — Рам и ГауДмитрий Харламов — Сказание о верном другеЯнка Мавр — Человек идетОформление, иллюстрации: Владимир Ан.


Сказание о верном друге

Сборник «Гремящий мост» продолжает серию «На заре времен», задуманную как своеобразная антология произведений о далеком прошлом человечества.В том вошла трилогия Владимира Уткина «Вдоль большой реки», «Гремящий мост», «Горизонты без конца», повести Софьи Радзиевской «Рам и Гау», Дмитрия Харламова «Сказание о верном друге», Янки Мавра «Человек идет».Содержит иллюстрации.


Рекомендуем почитать
Закат над лагуной. Встречи великого князя Павла Петровича Романова с венецианским авантюристом Джакомо Казановой. Каприччио

Путешествие графов дю Нор (Северных) в Венецию в 1782 году и празднования, устроенные в их честь – исторический факт. Этот эпизод встречается во всех книгах по венецианской истории.Джакомо Казанова жил в то время в Венеции. Доносы, адресованные им инквизиторам, сегодня хранятся в венецианском государственном архиве. Его быт и состояние того периода представлены в письмах, написанных ему его последней венецианской спутницей Франческой Бускини после его второго изгнания (письма опубликованы).Известно также, что Казанова побывал в России в 1765 году и познакомился с юным цесаревичем в Санкт-Петербурге (этот эпизод описан в его мемуарах «История моей жизни»)


Родриго Д’Альборе

Испания. 16 век. Придворный поэт пользуется благосклонностью короля Испании. Он счастлив и собирается жениться. Но наступает чёрный день, который переворачивает всю его жизнь. Король умирает в результате заговора. Невесту поэта убивают. А самого придворного поэта бросают в тюрьму инквизиции. Но перед арестом ему удаётся спасти беременную королеву от расправы.


Кольцо нибелунгов

В основу пересказа Валерия Воскобойникова легла знаменитая «Песнь о нибелунгах». Герой древнегерманских сказаний Зигфрид, омывшись кровью дракона, отправляется на подвиги: отвоевывает клад нибелунгов, побеждает деву-воительницу Брюнхильду и женится на красавице Кримхильде. Но заколдованный клад приносит гибель великому герою…


Разбойник Кадрус

Эрнест Ролле — одно из самых ярких имен в жанре авантюрного романа. В книге этого французского писателя «Разбойник Кадрус» речь идет о двух неподражаемых героях. Один из них — Жорж де Каза-Веккиа, блестящий аристократ, светский лев и щеголь, милостиво принятый при дворе Наполеона и получивший от императора чин полковника. Другой — легендарный благородный разбойник Кадрус, неуловимый Робин Гуд наполеоновской эпохи, любимец бедняков и гроза власть имущих, умудрившийся обвести вокруг пальца самого Бонапарта и его прислужников и снискавший любовь прекрасной племянницы императора.


Том 25. Вождь окасов. Дикая кошка. Периколя. Профиль перуанского бандита

В заключительный том Собрания сочинений известного французского писателя вошел роман «Вождь окасов», а также рассказы «Дикая кошка», «Периколя» и «Профиль перуанского бандита».


Замок Ротвальд

Когда еще была идея об экранизации, умные люди сказали, что «Плохую войну» за копейку не снять. Тогда я решил написать сценарий, который можно снять за копейку.«Крепкий орешек» в 1490 году. Декорации — один замок, до 50 человек вместе с эпизодами и массовкой, действие в течение суток и никаких дурацких спецэффектов за большие деньги.22.02.2011. Готово!