Сказание о старине и пароходе с красным флагом - [7]

До глубокой ночи с зажженными факелами продолжались поиски малыша — так и не нашли. Беда-то какая!

Что еще поделаешь, решил Демьян, надо до дому добираться без Вани, а там — с утра снова начать поиски.

Подъехал к своей поварне Демьян на рассвете. Собак распряг, алыки поснимал с них и привязал их под навесом — станом, а передовика, умного любимца сыновей Утынгу[7], отпустил на свободу. Тот будто что понимал — не выразил обычной радости освобождению: сразу тут же сел на корточки и как-то грустно провожал глазами все движения своего хозяина.

Стал Демьян нарту свою разгружать, поклажу с нее — постели, подушки, одеяла — в дом заносить. А ребятки его, во главе с Гринчей, как сидели вокруг очага в ожидании отца и Вани, да так и заснули, уморившись. Все пятеро, сидя и полусидя, спали. Да без ужина уснули: на столе лежала аккуратной горкой нарезанная стараниями Егорши прошлогодняя юкола, стояла общая миска-тарелка, кругом нее были разложены деревянные ложки. Котел с едой на крюке висел неснятым, от потухшего костра отодвинутый; около него стоял чайник, полный тоже, давно уже остывший. Не хотели, видимо, его «мужики», натрудившиеся за день, без отца за стол садиться!

Расстелил Демьян постели на лавках-нарах и начал своих мальчиков, сонных, по одному перетаскивать и по постелям укладывать: утро было слишком раннее, пусть же его работнички еще поспят.

Тут Гринча, сидя спавший на самом шестке, подпершись спиной о столб очага, вдруг проснулся, потер по-детски кулаками глаза: парень-то уже большой, руки — огромные, мужские совсем, а просыпается — все еще глаза ими трет, как маленький. С нежностью отец смотрел на своего первого помощника и постоянного спутника по дорожной маете и тяжко вздыхал. Окончательно проснувшись, Гринча спросил:

— Тять, а Ваня-то где?

Не мог сразу ничего сказать ему отец. А тот уже кричал:

— Тятя, где, где Ваника-то наш?!

Услышав его крик, проснулась вся Демьянова ребятня. Узнав, что Ваня потерялся, все такой рев подняли! Обычно спокойные, ребята разразились таким плачем, хоть сам зареви! Не знал отец, как взволнованных сыновей успокоить, да спасибо Егорше: он, эта главная нянька-мамка в доме, был, как всегда, сдержан, молча смахнув слезы, необычайно посерьезнел. Он и навел порядок:

— Хватит! Не маленькие, не девчонки!

Раздул Егорша огонь, чайник над ним подвесил, котел с едой разогрел. Тишина такая в доме наступила! Потом, налив в миску похлебку, Егорша пригласил всех к столу:

— Тятя! Ака! Давайте исти-то! Остынет!

Ели молча. Даже Матвейка, большой говорун, особенно за едой, за что его, бывало, Егорша нет-нет да обзовет «звонарем», и тот молчал.

После завтрака Егорша солидно распоряжался:

— Ты, тятя, отдох себе дай! Ака с Митяхой без тебя управятся. Вешала-то вчерась они уже наполовину покрыли корьем-то. А ты, Матвейка, с Петрунькой собак покормите, воды им и себе с ключа натаскайте. Ты, Кенька, никуда далеко не бегай, сиди коло дома, подметешь да ложки-то вымоешь. А я с Утынгой пойду Ваню искать. Найду! — решительно заключил четырнадцатилетний «хозяин» дома.

Дивился про себя Демьян, глядя на Егоршу: в кого это он такой заботливый, когда и откуда у него такая, как у старичка, внутренняя сила появилась? Всегда серьезен, сдержан, немногословен, все его беспрекословно слушают. Даже Гринча, важничавший перед младшими, держался с Егоршей на равных, ни в чем ему не возражал, хотя тот к нему относился ласково-почтительно, как все братья, называл его ака — старший брат.

Оделся, обулся Егорша. Братья все молча глядели на него. Потом он встал перед отцом и сказал внушительным тоном:

— Тятя, не гребтись душой-то, я все места хорошо знаю! Всю лайду обойду, весь хлам на берегу облажу, а Ваню все равно найду! — И ушел.

Демьяну отдыхать не хотелось. Взялся с сыновьями за разные дела по хозяйству, суетился, а сам в душе все корил себя за то, что недосмотрел за сынишкой… Тут люди стали подходить с разных промыслов, кто с Горбея пришел, кто из деревни примчался, и с далекого Ахтача прибыли люди, забросив все свои дела: как же в беде-то человека не поддержать? Весь народ до самых дальних рыбалок узнал о несчастье в семье Демьяна. Слухи-то о нем, как вездесущие кедровки, облетели всю округу!

Все головы ломали: куда мог запропаститься Ваня, кто его и чем приманил? Бабы уже к Урядничихе сбегали «посоветоваться» и заключили:

— Чуденька это! Ишь-ты, заявился, за невинного младенца взялся, нечистая сила!

К полудню, не дождавшись обеденного времени, Демьян не выдержал: вместе с приятелями снова пошел искать сына и звать его. Где только не были: все окрестности обследовали, снова дотошно осмотрели всю рыбалку Дядюшки. И он сам всячески помогал искать пропавшего мальчонку. С искренним недоумением Дядюшка все прищелкивал языком и повторял:

— Надо жа, пары-браты, а? Вот же дело-то чудное!

Пожалуй, он и мог догадаться, где искать малыша, да в неожиданной беде — как бывает — все из головы вон!

Как ни искали взрослые люди — даже следов Вани не нашли! Весна же, не зима! День прошел, другой мелькнул, а нет ни Вани, ни вестей от Егорши. Сам Демьян, и без того молчаливый, ни словечка не произнес все эти дни. Молча с сыновьями хлопотал по всяким домашним делам, по хозяйству — то сетку вязал, то за топор брался. Часами в лесу пропадал, стремясь найти сынишку, совсем в душе извелся от горя. Уже не верил никак, что Ваня найдется. Которую уж ночь без сна проводил! Ночами у шестка сидел без огня, трубку свою беспрерывно курил. Прислушивался. Терпеливо ждал Егоршу. Убежден был, что этот находчивый, не по годам настойчивый мальчик найдет братишку, непременно найдет! Эх! Егорша, сынок мой, без матери-то прежде своих лет повзрослел, младшеньких братиков как умел растил да пестовал! И уже не помнит Демьян, какой день был на утрате.