Сказание о новых кисэн - [80]

Перекрывая своим голосом весь звуковой диапазон, мадам О до самого конца оставалась непревзойденной певицей, но в конце концов потеряла высокие звуки. Слова наставницы о том, что высокие или низкие звуки — по сути, части единого, были правильными. Что бы там ни говорили, а старая лошадь всегда знает дорогу.

2

— Бессовестный негодяй, — скрипела зубами Табакне, сверкая глазами.

«Я должна была сразу, с того самого момента, как он, с глазами дикой кошки, начал ходить в Буёнгак, словно в свою нору в траве, распознать его гадкое нутро, — подумала она, с досадой на себя. — Как подумаю о том, что я сама, старая дура, своими руками дала приют этому подлецу, чтобы он обогрелся домашним теплом и выманил все деньги у мадам О, даже залог за аренду квартиры, то мне кажется, что я сама отрубила себе ногу. Как я могла не догадаться, что он негодяй?! Я ведь простодушно думала: „Человек все-таки“, не зная, что он такая сволочь. Я должна была раз и навсегда отрезать от нее этого негодяя Ким сачжана еще в тот момент, когда она, не успев его увидеть, начала изображать из себя заболевшую ангиной кошку и ликовать. Дура я, старая дура, — продолжала ругать себя Табакне. — Но главной проблемой было то, что мадам О, подобно кальмару, у которого вытащили пять органов — сердце, печень, селезенку, легкие и почку, утомившись от него, на словах выражая отвращение и прогоняя его, тут же прощала его, стоило тому затянуть свою любовную песню. Колючку, застрявшую в горле, надо вовремя удалять», — думала про себя Табакне, жалея о том, что в свое время не разглядела этого альфонса.

— На кого можно смотреть свысока, — вслух высказалась она, — надо смотреть свысока, тогда вряд ли он посмеет задумать плохое.

Однако при этих твердых, решительных, уверенных словах ее маленькая, словно у птицы, впалая грудь тряслась от злости или от ненависти к нему или к себе, не сумевшей вовремя разглядеть его нутро.

«Нет, все-таки я хорошо поступила, — подумала она, — что зарегистрировала Буёнгак на имя О Ён Чжуна, а то он чуть было не перешел бы в руки этого подлеца, ничтожества, альфонса, старого развратника… Кто бы знал, как много значит для меня этот дом! Эта слегка искривленная поперечная балка и эти прямые крепкие столбы, выдерживающие вес крыши, которые сохранились еще со времен кибана Чжанчхунмок».

Что касается пола и дверей, то они были заново сделаны из сосны кымгансон, которую она лично отобрала и привезла из соснового бора близ города Ульчжина. Она отличалась от других видов сосен тем, что после того, как ее срубят, не искривлялась, не трескалась, не гнила, а ее приятный аромат с давних времен считался лучшим среди сосновых деревьев. Табакне, желавшая изменить имя кибана на Буёнгак, хотела использовать для этого лучшее дерево, которое сохранится, даже если пройдет тысяча лет. Она хотела из такого дерева построить Буёнгак в городе Кунсане, который был бы в точности похожим на кибан в городе Мокпхо, где она работала кухаркой. По ее мысли, даже если пройдут десятки лет, он должен стоять, сохранив свой первоначальный вид. Ведь у нее был человек, которого она должна была ждать. Она верила в то, что он обязательно вернется. А когда она и мадам О покинут этот мир, не дождавшись его, то хотя бы Буёнгак должен тихо и сердечно встретить его. «Поэтому — думала она, — нельзя допустить, чтобы он развалился или рухнул».

Долго не рассуждая, она поехала в город Ульчжин, вблизи которого был бор из сосен кымгансон. Она долго ходила, тщательно осматривая сосны, словно одержимая какой-то невидимой силой. К сожалению, после того, как была проложена железная дорога, связавшая города Ёнчжу, Понхва и Тхэбэк, люди стали безжалостно вырубать и вывозить сосны, поэтому подходящие деревья долго не попадались на глаза. Когда, наконец, она встретила крепкую на вид 80-летнюю сосну, в которую даже ногти не входили, она очень обрадовалась. Сосна была такой огромной, что только из нее одной можно было легко построить отдельный домик. Ей, конечно, очень хотелось разрушить кибан Чжанчхунмок и заново отстроить его под именем Буёнгак, но тогда из-за больших расходов она не смогла сделать этого.

Лишь спустя два года она сделала это. После того, как ту сосну спилили, подвергли естественной сушке под ветром и дождем, из нее выложили пол в Буёнгаке, а из оставшихся пиломатериалов сделали двери, окна и перила. Двери и окна главного дома, отдельного домика и заднего домика, следуя своим назначениям, имели различные формы и получили оригинальные имена: «Окно гнойный глаз», «Окно плинтус», «Окно восемь углов», «Дверь, оклеенная тонкой бумагой», «Дверь с узорами одинокого пиона», «Дверь-решетка», «Дверь с узорами цветов»… Полы и окна никогда не красили, но они всегда отсвечивали красновато-желтым цветом, а в кибане витал аромат сосны.

Она знала, что если бережно относиться к дому, то он, словно человек, ответит тебе преданностью. Одна из причин известности Буёнгака крылась в этом доме. В груди Табакне, которая смотрела на него с широко открытыми глазами, словно боясь, что его вот-вот обворуют, вдруг поднялась волна безграничной ярости, ее впалые глаза засверкали, словно горсть росы на солнце, и она произнесла страшную угрозу: