Сказание о наших готских предках - [5]

В этом месте нам представляется необходимым сделать следующее замечание.

Традиционно германских и других «варварских» (например, гуннских) царей времен Великого переселения народов именуют по-русски «королями». Нам это представляется неверным. И вот почему. Слово «король» («кароль», «краль», «круль»), как титул верховного правителя (аналогичный германским словам «кунинг», «конунг», «конге», «кёниг», «кинг») вошло в славянские языки (и в венгерский — в форме «кираль») не ранее IX в. п. Р.Х. Как производное от германского имени «Карл». Карлом звали царя германского племени франков, коронованного в 800 г. в италийском «Вечном Городе» Риме на берегах Тибра папой (епископом) римским венцом (западного) римского (а не «франкского» или «германского») императора и вошедшего в историю как Карл Великий. Само древнегерманское имя «Карл» происходит от слова «карл» («керл»), означающего «муж(чина)». Изначально оно пришло из древненорвежского (скандинавского) языка («нуррён»), в котором «карл» означало «свободный человек», в отличие от «ярла» — аристократа, представителя родоплеменной знати, и «трелла» («дрелла») — раба. Поэтому мы в дальнейшем будем именовать в нашей книге «варварских» правителей, живших до Карла Великого, не «королями», а царями (за исключением цитируемых источников, переведенных на русский язык не нами). Но это так, к слову. «Мы же на прежнее возвратимся» (выражаясь языком средневековых русских летописцев).

Предприятие готского царя Филимера было чем-то явно новым для высокоразвитой римской Европы. Народы, населявшие берега Средиземного моря (именуемого римлянами Внутренним или просто «нашим морем», по-латыни — «маре нострум»), давно забыв тягу своих далеких предков к дальним странствиям, ко времени готского «прыжка» через Балтику уже давно оседло жили в городах, занимались земледелием. На протяжении столетий они существовали в рамках прочно устоявшихся государственных форм. Привычно обращая свои взоры лишь на «вечный» Рим, только от него ожидали они добра или зла. Янтарное море тоже можно назвать «средиземным». Но там все происходило не «цивилизованно», не в духе порядков высокоразвитой Римской империи, а все еще очень «по-варварски». Народы переселялись, куда хотели. Оседали, где им нравилось. Расчищали себе жизненное пространство силой меча, копья, ножа (а иногда — простой дубины). Более слабый, поневоле, уступал место более сильному. Даже цари (или, точнее говоря, царьки) нисколько не догадывались о том, что готовят изменение судеб не только своего, но и множества других народов. Что сражаются за земли, за которые другие народы будут сражаться после них, на протяжении двухсот веков. Что они поселяются в устье Вистулы (в «Гетике» Иордана — Висклы), реки, где через два тысячелетия разразится величайшая из войн в истории человечества. Всех их, селившихся там друг рядом с другом в те давние годы, занимали гораздо более скромные, приземленные мысли. Они думали о гораздо более простых вещах. О пище и о жизненном пространстве для людей и для скота.

В труде «Размышления о французской революции» англо-ирландского консервативного мыслителя Эдмунда Бёрка содержится следующая сентенция: «Чтобы мы любили свою страну, она должна обладать чем-то, за что ее возможно любить» (другой вариант перевода: «она должна быть милой нашему сердцу»). Вероятно, в пору седой готской древности «скатинавскую» родину готов любить было особенно не за что. Не была она «милой готскому сердцу» — и все тут. Не могли готы отнести к себе пословицу: «Где родились, там и пригодились»…

О том далеком времени до нас не дошло ни одного готского сказания, ни одной героической песни, сложенной в честь переправы готов через море. Или в честь обретения ими новой родины. В отличие, скажем, от подробных, содержательных саг, сложенных тысячу лет спустя о заселении другими северными германцами Исландии (возможно, Туле, до которой доплыл массалиец Пифей) и сохранившихся до наших дней. Видно, не достигли еще древние германцы уровня своих исландских потомков. А если и достигли, то… уж слишком беспокоен и подвижен был окружающий их мир. Так что ни у кого из готов не было ни времени, ни сил вырезать рунами на дереве или, тем более, на камне, длинные песни и сказания.

Так что остается нам, дав волю фантазии, самим попытаться представить себе, как целая треть готского народа переплывала Янтарное море (именуемое у Иордана также Германским). Вероятнее всего, никто из готов не думал, что плывет «на авось», «в никуда», или «куда глаза глядят». Торговцы — вечные первопроходцы и «разведчики земель» у всех народов — несомненно, и до готского переселения курсировали между устьем Вистулы-Вислы и Скандзой. Ведь река Вистула традиционно была торговой артерией между Евксинским понтом и восточным Средиземноморьем, на юге, и землями, прилегающими к Янтарному морю, на севере. Устья рек, особенно столь важные, как дельта Вистулы-Висклы — были с древнейших времен населены гораздо гуще, чем другие части суши. Ибо торговля давала куда больше возможностей. И обеспечивала куда лучшие условия жизни и заработка. Да и рыболовство было в то время не слишком трудным и весьма доходным ремеслом. Рыба служила дополнительным питанием и товаром для меновой торговли с жителями поселений, расположенных выше по реке.