Сказ о пеньковском оборотне - [2]

Но девчонка, переступая вслед за дядей-старостой своими коротенькими босыми ножками, не издавала ни звука, а личико ее, отрешенное и грустное не по-детски, было пусто. «Что ж, — подумал староста. — Тем лучше».

— Сгодится? — спросил он храброго батюшку, господня посланца.

Священник мельком глянул на девчонку и хмыкнул. «Значит сгодится! — решил староста и кинул взгляд на слишком уж довольную мать. — Как будто и не свою кровиночку на съедение монстру отдала! Не понимаю я этих женщин…»

У старосты не было детей — их, после второго развода, забрала жена. Хотя горе не сильно омрачало его жизнь, мысль о похожей участи бросала его в дрожь. Он лучше бы убил их сам. Непременно!

«Скоро все это кончится… — думал между тем священник. — Я уеду домой — богатый, живой…Нет, главное — богатый! Да, точно! А дома милая Марта… Такая сладкая, такая любящая… Как же я хочу домой! Но скоро это закончится… Упырь убьет крестьян, они убьют упыря… Все честно. Ведь так?..»

И все же как не настраивал себя священник на приятное и спокойное домашнее тепло, он не смог сдержать вскрика, когда кто-то положил ему руку на плечо и сурово произнес:

— Пора.

* * *

Вид храма — полуразрушенного и заросшего бурьяном — заставил внутренне содрогнуться не одну храбрую и бесстрашную душу, пришедшую сегодня ровно в полдень убивать упыря.

Шеренгу крестьян, «вооруженных» кольями, святым писаниями и крест-накрест увешанных чесноком, возглавлял дрожащий староста, крепко держащий за ручку девчонку, восхищенно озирающуюся по сторонам. Рядом с ним шагал не менее трясущийся отец Фана Тик, сопровождаемый священниками, облепившими его, как осы королеву-матку. Все шли на битву и все понимали это.

Кое-как расчистив подступ к тяжелым кованым воротам, все притихли, ожидая вдохновительной речи. Фана прокашлялся и прокричал… шепотом (зачем же будить раньше времени!?):

— Мы все пришли сюда, дабы покончить с премерзкой тварью, грехом и ужасом этих земель. Смерть демону!

— Смерть! — так же шепотом откликнулась толпа.

— Идем же, братья!

«Господи, хоть бы это поскорей закончилось!»

— Идем!

Несколько силачей, напрягая мышцы, смогли чуть раздвинуть створки и, заглянув во мрак, пробасили:

— Святые отцы, вход свободен!

Святые Отцы неловко переглянулись, но, как говориться — отступать уже было поздно, потому Фана перекрестился, сплюнул на дорожку и вошел во мрак…

* * *

Впрочем, так называемого «мрака» в просторном зале с витыми колоннами и прекрасной отделочной лепниной по потолку не было: помещение чудесно осветилось вмиг вспыхнувшими факелами. Фана едва сдержал крик. В зал следом за ним втиснулись староста и пара самых храбрых священников. «Все нормально!» — прошептал первый храбрец вторым.

Постепенно зал заполнялся людьми старосты, торопившего свой великий сброд словами:

— Скоро день закончится — как тогда плясать будете?!

Люди жались друг к другу, словно на них уже налетела половина вампиров Ригии. В зале стояла тишина…

ХЛОП! — это захлопнулась за последним вошедшим дверь. Люди в ужасе забегали, проклиная Священников и их родных до десятого колена. Всех охватила паника.

— Мы никогда отсюда не выберемся! — Вопил очумевший староста. — Никогда!

— Что делать, Святой Отец!? — на коленях взмолили люди белого, как полотно, священника.

Он сам находился в состоянии не лучше — молчаливого шока, но страх перед тем, что люди из-за него возненавидят Церковь, был сильнее:

— Если мы убьем Упыря, эта проклятая магия исчезнет.

Эти слова произвели на всех впечатление своей твердостью и решимостью — люди воспрянули духом и, успокоившись, двинулись вперед.

Идти пришлось недолго. Ровно по центру зала лежала странная каменная коробка, длиной три метра и метр в ширину. Из коробки не доносилось ни звука, но староста звенящим от ужаса голосом прошипел:

— Открыть!

Несколько добровольцев, пыхтя и потея, сдвинули крышку мраморного гроба (все уже узнали в этом ящике гроб) и, с удивительной для их размеров проворностью, отскочили прочь.

— Смотрите, что внутри! — приказал Фана, но все отступили на один шаг — боялись.

Староста просеменил к священнику, и толстяки, сцепив пальцы и затаив дыхание, заглянули внутрь и… замерли.

Постепенно людям стало интересно, что же, что за монстр, что за урод, сковавший видом своим двух великих мужей, прячется там. Они обступали гроб и замирали, затаив дыхание и окаменев. И только малышка, раздвинув взрослых и просунув свой маленький носик, прошептала, восхищенно покраснев:

— Какой класивый…

С ней никто не спорил. Все смотрели в гроб, где, раскинувшись на шелковых подушках и покрывалах, спал человек. Скорее Ангел — его кожа чуть заметно светилась мягким голубым светом. Он был прекрасен и совершенен настолько, что у крестьян, загрубевших и глухих к чужому счастью, сводило дыхание: прямой точеный носик, пышная смоляная грива, рассыпанная по бледной спине (мужчина спал на животе, ткнувшись носом в подушку и нагой по пояс) и искрящаяся в свете факелов; сам высокий, поражающий своей изящностью — тонкая талия, длинные сильные ноги, мускулистая спина…

— Переверните… — только и смог вымолвить староста.

Несколько мужиков, задержав дыхание, переложили мужчину на спину, боясь потревожить. Так он оказался еще краше — высокие скулы и лоб, длинные ресницы и не менее длинные тени от них на щеках, чайки-брови, полные губы. Если и можно бы было назвать его красоту женской, короткая эспаньолка и развитая мускулатура не позволяли этого сделать. На фоне кроваво-красных простыней он казался очень бледным, хрупким и каким-то израненным. Люди восхищенно молчали…