Скайуокер и тени Миндора - [102]

Ник посмотрел ей прямо в глаза.

— Он уже дважды или трижды спасал нам обоим жизнь, а ведь знает нас меньше трёх часов. Ты правда считаешь, что галактике станет лучше без него?

Эона легонько покачала головой, затем кивнула в знак согласия.

— Ладно, хорошо. Он парень что надо. Но Кар — твоя семья. Почти что семья, которую ты оставил.

— Типа того. Но Кар… ну, ты его знаешь. Вот он — точно не парень что надо, не из числа хороших.

— Так и ты тоже.

Ник кивнул.

— А если для меня это шанс забрать отсюда детей Энакина Скайуокера живыми? Хотя бы одного из них? Это точно перевешивает жизнь Кара. Заодно и мою.

— А по мне не перевешивает. И сдаётся мне, наш джедайчик-красавец решит так же.

— Вот почему я не оставлю ему выбора.

— О, ну конечно, ты оказываешь ему грандиозную услугу: вынуждаешь убить невинного человека.

— Кар? Невинный? Ты шутишь, да?

— Если бы Скайуокер собирался прикончить Кара на Харуун-Кэле, Кесселе или Нар-Шаддаа, я бы ещё могла понять. Но непосредственно здесь Кар — не мерзавец. Он — жертва.

— Для меня это не имеет значения.

— Как скажешь. — Эона скорчила гримасу недоверия. — Но бьюсь об заклад, это будет иметь значение для Скайуокера.

* * *

Здесь, посреди Великой Тьмы, его органы чувств были бесполезны.

Не осталось ни взгляда, ни слуха, ни прикосновения, ни осязания собственного тела. В его распоряжении было только изначальное осознание себя частью какого-то неопределённого энергетического поля — или даже как источник этого поля. Единственным доступным ему способом восприятия, помимо самого факта своего существования, являлась возможность продуцировать конкретные модуляции внутри этого энергетического поля: непостижимые сигналы, недосягаемые текстуры, незримые краски. Непоправимая чужеродность. Захолоделые, древние жизни, которые никогда не познали ни биения сердца, ни прикосновения рук, ни привкуса воздуха. Невозможно далёкие, недоступные, рождённые угаснувшими звёздами.

Звёзды, ― мелькнула мысль. Вот оно: звёзды. ― Так вот откуда они берутся. Вот где мы налаживаем контакт. Потому что я сам не так уж от них отличаюсь.

Всё во вселенной рождается из умирающих звёзд. Каждый элемент формируется в плавильной печи звёздного ядра. Каждый существующий атом когда-то был частью давно исчезнувшей звезды, которая, в свою очередь, образовалась из других, померкших до неё — непрерывной плеядой предков, родословной космического масштаба, что восходила к первичному и единственному огненному шару, породившему мироздание.

Именно гибель звёзд вдыхает жизнь во вселенную.

Концепция звёзд, на которых можно было завязать собственное воображение, позволила ему в определённом роде видоизменить сложившуюся обстановку. Вместо аморфного поля едва уловимой энергии он представил себя частью звёздного скопления — необъятного, но потускневшего — где чужеродные колебания воссияли далёкими небесными светилами.

Хотя с функциональной точки зрения все звёзды были одинаковы — зависшая в космосе термоядерная печь — каждое светило также имело сугубо индивидуальные черты. Одно могло отличаться большими размерами, другое — жарче гореть. Одно приближалось к концу жизненного цикла, медленно коллапсируя до полного самоуничтожения или резко расширяясь мгновенной детонацией, в то время как другое только начинало образовываться в «звёздной колыбели», собираясь по крупицам из пыли и газов древних сверхновых. Приправленная творческой фантазией картина преображалась на глазах, и теперь Люк мог отделять спектральные характеристики одних звёзд от других так, словно различал человеческие лица: усталые, сморщенные от старости и далёкие друг от друга, сгоравшие в бесконечной Тьме.

Но и он тоже сиял звездой, и излучаемый им свет был Великой Силой.

Каждая далёкая звезда, на которой он фокусировал своё внимание, в то же мгновение становилась ярче независимо от того, насколько тусклой она являлась, поскольку её свет подпитывался его собственным. Привлечённые инородной энергией, они начали сближение, только распаляясь по мере того, как их захватывало гравитационное притяжение звезды-Люка, и пылали всё сильнее, испуская вспышки необычных, экзотических частиц, похожих на приливы восторженного смеха. Полыхавшие светила выстроились орбитой вокруг него, формируя новоиспечённую, сложноструктурированную систему, бесконечно кружившуюся во Тьме в жизнерадостном танце.

«Вот мы и собрались здесь, посреди Великой Тьмы, ― подумал Люк. ― И вовсе здесь не пустота. Нисколько тут не бессмысленно. Только не для нас. Здесь — прекрасно».

И с каждым, кого он касался Силой, завязывалась пульсировавшая ниточка чистого света, в котором некогда тусклые звёзды купались, преисполненные благодарности. Они слишком долго были заключены в ловушке этой леденящей Тьмы, где единственным источником света являлись они сами вместе с сородичами — медленно, но верно угасавшие, сгоравшие друг за другом в финальном слабом мерцании, которое свидетельствовало об окончании их существования…

Теперь Люк обнаружил, что понимает их.

Было вовсе не так, будто они взяли и что-то рассказали о себе — вербальная коммуникация была им недоступна. Люку не требовались разговоры. Теперь, присоединившись к ним, при помощи Силы он стал центром их системы. Он понимал их натуру так, как если бы она принадлежала ему самому, поскольку в пролившемся свете Силы Люк осознал себя частью их жизней, а они — частью его жизни.