Сканеры - [45]

Я уставился на него, вспомнив про экстренное включение в баре, и молчал.

— Ну тот, который на двенадцать часов к своему дедушке?

— Дедушке? — удивленно переспросил я. Тут я вспомнил, до чего все должно быть таинственно.

— Ах да, конечно, я… э-э-э… Так где же он?

Санитар удивленно приподнял бровь, потом покачал головой и кивнул в направлении какой-то двери. Над входом горело: «Внутренний дворик: солнечный денек на пенсионерской площадочке». Подойдя к двери, я обернулся, чтобы помахать номеру 3353, но она уже была в окружении двух других санитаров, державших ее за руки, покуда первый закатывал рукав.

Я отвернулся. Смотреть, как ей кололи надор, не было никакого желания, и я обеими руками въехал по двери. Дверь распахнулась.

Дождь снова усилился. Тяжелые капли барабанили по теннисному корту возле лагеря. Падали в бассейн. Стучали по пластмассовым листьям высокого пластмассового дерева неопознанной породы. Под деревом меня поджидал мужчина с длинными седыми волосами.

— Арне! — воскликнул я и бросился к нему, но уже через несколько шагов понял, что это был не он. Мужчина вытащил из кармана часы на пластиковом ремешке, как это часто делали мы с Йойо, и высветил время на разделявшую нас лужу.

— Однако четверть первого, господин Роб!

— Вообще-то господин Зоннтаг, раз уж на то пошло. Роб, или Роберт, — это имя, а не фамилия. Впрочем, если вам так больше нравится…

— Не очень-то вы пунктуальны, господин Зоннтаг, — перебил меня он. — Опоздали на пятнадцать минут, если вы не заметили.

Я не мог поверить, что притом, что творилось снаружи, он еще имел смелость отчитывать меня за опоздание. Но времени ссориться не было.

— Вы ранены? — спросил он и, взяв меня за руку, начал ощупывать запястье.

Стоило ему добраться до косточки, как я вскрикнул. Он взял меня за локоть и потащил к бассейну. Нагнулся. Мне пришлось опуститься на колени. Мужчина сунул мою руку в воду, и я зарычал от боли.

Через пару секунд кровь ушла, и я увидел, как из руки торчит осколок длиной примерно в половину дужки Примочек. Меня затошнило, и перед глазами всплыли разбитая витрина и пятеро парней, уносивших коробки с ароматаблетками. Прежде чем я успел что-либо сказать, седовласый мужчина схватился за осколок и выдернул его.

— Вот прямо сейчас? — завопил я. — Подождать нельзя было?

— Пораните Гутенберга.

— Пораню кого? Какого еще чертова Гутенберга?

Мужчина зашагал по направлению к сарайчику и распахнул дверь. Я заглянул внутрь. На меня смотрела белая лошадиная морда. Даже притом, что я в жизни ни одной настоящей лошади не видел, я почему-то не сомневался — это была именно она, причем живая.

— Вы что, шутите?

— Ничуть. Вы любите животных?

— Кое-кто меня вчера об этом уже спрашивал.

— Хорошо держитесь в седле?

— Да вы что, издеваетесь?

Впрочем, кажется, тут было не до издевательств. Поперек спины Гутенберга красовалось огромное седло.

— К вашему сведению, Иоганн Гутенберг изобрел в пятнадцатом веке печатный станок, что положило начало всей истории книгопечатания, — полилась на меня очередная порция ненужной информации. Я же тупо уставился на лошадь. — Со стороны господина Бергмана было весьма остроумно назвать жеребца именно так.

— Да я даже не знаю, где к нему лестница, — сказал я.

— Вон там, впереди, как раз для пенсионеров сделали, — указал мужчина рукой на трехъярусную подставку на колесиках.

Я кое-как взобрался, схватившись одной рукой за седло, а другой — за то, за что мог уцепиться на Гутенберге.

— И куда теперь?

Старик наподдал Гутенбергу под зад, и тот, еще секунду назад смирно стоявший, набрал скорость, как добрый метромаглев.

— Он сам знает, — донеслось мне вслед откуда-то издалека.

Лошадь взяла курс наружу.

— Эй, стоять! — крикнул кто-то, но тщетно. Даже если бы мне очень захотелось, я все равно не знал, как это делается.

Я закрыл глаза. Максимум, о чем можно было мечтать, — это о том, чтоб не свалиться раньше времени. Мы вылетели на улицу, и до меня долетали лишь обрывки фраз.

«Катастро…»

«На по…»

«…и полиция, и…»

«Моя нога-а-а!..»

«Пожа-а-ар! Пожа-а-ар!»

«Баба, баба, лоша-а-адка!»

Чтобы не видеть этого, я зарылся лицом в волосатую шею лошади.

— Давай, коняшка, прочь отсюда, — прошептал я ему.

Я разговаривал с лошадью. Да и вообще, с животным! Такое было со мной первый раз. По законам гигиены держать домашних животных было запрещено. У моих бабушки с дедушкой еще была собака. Терьер.

Через шесть месяцев после принятия закона его вынуждены были усыпить. Как и всех собак, кошек и хомяков, которых я с тех пор мог увидеть только появлявшимися из аниматора на уроке биологии. Пахли они, правда, совсем как настоящие.

Разрешение держать лошадь наверняка обходилось владельцам — и, конечно, резидентам «Солнечного денька» — в немалую сумму. Мои бабушка с дедушкой со стороны мамы умерли в доме престарелых, где не было ни бассейна, ни корта, ни лошади.

Тот дом куда как больше напоминал лагерь, чем этот. Большее родители потянуть не могли, потому что платили ипотеку. Тогда мне это казалось достойным объяснением. Так что бабушке с дедушкой пришлось отправиться на попечение Управзоны в муниципальный дом престарелых на сто общих спален.