Скандальный поцелуй - [16]

Когда Синтия выскользнула из комнаты, последовав за Майлсом, ее сердце колотилось со свирепостью дятла, долбящего ствол дерева.

Но где же он? Его нигде не было.

Тут она услышала, как кто-то кашлянул в алькове, представлявшем собой полукруглую нишу, предназначенную для статуи, которую, возможно, убрали для чистки — или что там богатые люди делают со своими скульптурами. Майлс же стоял внутри, сам похожий на статую.

Со странным ощущением, будто она смотрит на себя со стороны, Синтия приблизилась к нему.

И остановилась.

Он нависал над ней как надвигающаяся гроза — темноглазый, темноволосый, в темной одежде. И Синтию вдруг охватило смятение — как полевую мышку, обнаружившую, что тень ястреба заслонила солнечный свет.

Майлс не стал медлить. Его большая рука легла ей на талию, он привлек ее к себе.

И Синтия, собравшись с духом, подняла лицо навстречу его губам.

Майлс чуть не рассмеялся.

Черт возьми, что он делает? Он не узнавал себя в этих своих… ухищрениях. Что он надеялся доказать или выиграть, целуя женщину, не желавшую целоваться с ним? Ведь было много других, которые этого желали.

Но Синтия Брайтли готова использовать свои поцелуи как звонкую монету, так что дать обратный ход сейчас было бы бесчестно. Так, во всяком случае, он сказал себе. Поэтому лучше покончить с этим побыстрее.

Он наклонился — словно нырнув в холодную воду. И коснулся губами ее губ.

О Боже! Они были такими… мягкими. Впрочем, едва ли это слово передавало то, что он чувствовал.

Майлс закрыл глаза, пронзенный острым желанием. Его руки крепче обхватили ее талию, а губы заскользили по ее немыслимо сладким губам.

Майлс ощущал ее теплое дыхание, и он не мог оторваться от нее, словно поцелуй создал какое-то притяжение и он оказался в его власти.

Осознание пришло внезапно. Майлс вспомнил об отцовских часах. Облегчение, которое он испытал, разгадав их тайну, дорого ему обошлось. Но все же он хотел разобрать Синтию на части и выяснить, есть ли у нее внутри женское сердце. Если он поймет ее, если разгадает загадку, которую она собой представляла, то наверняка успокоится.

И он знал, как поцелуи действуют на женщин.

«Я не хочу целоваться с вами, мистер Редмонд».

Она забудет об этих своих словах, когда он закончит с ней.

Его губы были как туман, как перышко, как шепот в ночи. Они едва касались ее губ, показывая ей, какое море ощущений таится в одном лишь соприкосновении губ, и намекая на целую вселенную ощущений, скрытую в ее теле. Синтия невольно вздохнула, и ее губы приоткрылись. А голубые глаза затуманись и исчезли за опустившимися веками.

Майлс же упивался поцелуем, думая о ее податливой плоти, о мускусной влаге меж ее ногами, о шелковистой тяжести ее груди и округлости бедер. Его руки жаждали ласкать ее, а его естество болезненно напряглось. Казалось, он сходил с ума.

Но рассудком, еще сохранившимся у него, он сознавал, что это — путь в зыбучие пески. Поэтому, отчаянно желая большего, он все же ограничился поцелуями.

Их губы сходились и расходились, словно в танце, но он не позволил своему языку вторгнуться в ее рот. А его руки оставались там, где были, — на ее талии.

Но теперь между ними не оставалось свободного пространства, и ее живот, прикрытый тонким муслином платья, прижался к его восставшему естеству, заключенному в нанковые брюки. Блаженство, которое пронзило Майлса при этом, стало еще острее, когда он ощутил вздох удовольствия, вырвавшийся из ее груди. И он услышал, как с его собственных губ сорвалось ее имя. Безумие, чистое безумие…

Голова Синтии запрокинулась, и он воспользовался этим, чтобы скользнуть губами по ее шелковистой шее к тому месту, где билась крохотная жилка. Ее жаркое дыхание обдавало его ухо, и он был на грани того, чтобы втащить ее в альков, задрать юбку — и вонзиться в ее лоно.

Но тут ладони Синтии легли ему на грудь и затрепетали, словно она не могла решить, погладить его или оттолкнуть.

Это вернуло Майлса к реальности. Резко вскинув голову, он отступил на шаг и тут же уперся спиной в стену алькова. Затем медленно опустил руки и сделал несколько глубоких вздохов, чтобы обрести душевное равновесие и избавиться от наваждения.

Он отказывался смотреть на Синтию. И вместо этого со свойственной ему склонностью к порядку и здравому смыслу попытался определить, сколько прошло времени. Из салона доносился негромкий гомон голосов. Высунувшись из алькова, Майлс увидел, что лорд Милторп по-прежнему возвышается на фоне окна, вынужденный внимать монологу леди Уиндермир. А сквозь ветви деревьев просвечивало голубое небо. Значит, еще светло.

Ловким движением ему удалось прикрыть полой сюртука солидную выпуклость на брюках и вытащить часы из кармана. Открыв их все еще неловкими пальцами, он с упреком уставился на циферблат — как на наглого лжеца.

Стрелки указывали, что прошло не более минуты.

Наконец он решился взглянуть на Синтию.

Она хмурилась, но полуопущенные ресницы не могли скрыть блеска ее глаз. И она старательно избегала его взгляда — смотрела в сторону салона. Ее руки, только что касавшиеся его груди, были опущены и сжаты в кулачки, как у провинившегося ребенка.