Скандальная молодость - [41]

Сверху доносился крик, а может, им так казалось. Они резко вскидывали головы, и хотя знали, что это знак совершенно обычного действия, в результате которого появляются на свет все: и нормальные, и уроды — происходящее было выше их понимания. И они поспешно уходили.

И сразу же голоса девушек заполняли Дом Ариоста. Некоторые рассказывали, что Анджело Поджи — человек любезный и веселый, но такой хрупкий, что им нужно было постоянно себя контролировать, чтобы случайно не сломать ему ребра. Другие, наоборот, говорили, что его приходилось держать за руки, потому что он впадал в ярость и пытался выцарапать глаза любому, кто оказывался рядом с ним.

И те, и другие помогали существовать маленькой легенде Дома Ариоста. Дзелию поразило, что каждая из ее подруг была убеждена в истинности своей версии: Анджело Поджи, сидя в кресле, как кукла, довольствовался тем, что ласкал их слабой рукой и без особого желания; обычно он предавался любви с почти сверхъестественным пылом, так что в конце концов извергал уже не семя, а кровь; его равнодушие к людям было столь же сильным, сколь сильна была любовь к животным, и больше всего он любил сидеть на полу в окружении собак и кошек, специально согнанных в номер.

Из этих противоречивых историй ей больше всего нравился рассказ, как звереныш издает уже забытые людьми звуки, требуя от Бога внешность, которой тот ему не дал.

Номер, в котором его принимали, располагался в задней части здания и выходил на оранжереи Казальново; как-то раз Дзелия мельком увидела его, он напоминал душевнобольного, который выглядывает в окно, и кажется, что он очарован пейзажем, тогда как на самом деле взгляд его устремлен в глубины мысли, в какую-то неведомую точку мозга. Однажды, когда его оставили одного, а дверь не заперли, она решилась войти: он сидел на краешке кровати и бросал на нее веселые взгляды, словно приглашая принять участие в игре, суть которой состояла в том, чтобы скрыть часть тела, наклоняясь и ложась грудью на колени. Явно выраженного уродства в нем не было, лицо отличалось даже каким-то болезненным изяществом, а постоянное покачивание плечами напоминало движения быка в ярме.

Она не могла понять, чего он хочет, и подошла поближе: он просил завязать шнурки. Дзелия встала на колени и начала делать бантик; от этого движения сознание Анджело Поджи неожиданно просветлело, он выпрямился и перестал стесняться.

Он вежливо поблагодарил ее.

В октябре 25-го Анджело Поджи был застрелен из револьвера неким землевладельцем из Берры, который не был с ним знаком и, как и все остальные, никогда прежде его не видел; на суде он заявил, что выстрелил потому, что не мог вынести мысли о том, что над номером, где он занимался любовью, находится подобное чудовище.

В заведение в Порто Мароне, которое было известно как Дом Голубки (голубкой на тюремном жаргоне назывался один из способов, с помощью которых заключенные получали и посылали письма), но официально именовалось пансион Виго, приезжали со всех концов Европы. Когда звенел колокольчик над входной дверью, все разбегались по комнатам и хозяйка Тоска Бельтраме приглашала:

— Заходите, прошу вас.

В отличие от других заведений такого рода, с которыми Дзелии пришлось познакомиться раньше, оно было светлым и изящно меблированным, его украшали статуи, довольно неплохие картины и попугаи, которые совершали чудеса ловкости, чтобы получить от женщин лакомство, повторяя при этом разные слова на диалекте Бадиа Павезе. Клиенту, пока он шел из центрального зала по коридорам с красными ковровыми дорожками, постоянно попадались навстречу оживленные группы людей, каждая из которых была занята чем-то своим.

Действительно, устав Дома Голубки начинался не с обычных запретов делать то-то и то-то, а с вселяющей бодрость фразы: «Нас в первую очередь интересуют люди».

Это давало возможность оркестрантам из Павии, которым управление полиции запретило выступать в каком-либо театре Королевства Италии, репетировать в подвальных помещениях; позволяло так называемым посредникам из Арена По придумывать зашифрованные надписи для этикеток, которые затем наклеивались на бутылки белого вина неизвестного происхождения; а остановившимся отдохнуть путешественникам — обниматься с огромным количеством людей, называвших себя их родственниками.

Когда приходили полицейские, чтобы допросить ее, Тоске Бельтраме, заранее предупрежденной сочувствующими информаторами, удавалось сохранять абсолютное молчание после заявления, что все уже и так ясно из вывески Дома Голубки, на которой жестяной ангел в ярких одеждах, оказывавшийся, если как следует присмотреться, женщиной легкого поведения, вращался на ветру, монотонно разыгрывая пантомиму жизни.

Ее арестовали в сентябре 26-го и увезли в пакгаузы Фьори Альдрованди, на Олоне, откуда, как ни кричи, все равно никто не услышит. Товарищи по подполью искали ее в другом месте, в районе Порто Толле.

Однажды январским утром в Сальсо, где царила атмосфера подготовки к национальному празднику — на улицах репетировали духовые оркестры, на окнах вывешивали флаги, — в пансион «Конь» привезли зеркало, которое, как объяснила Ольчези, директриса, принадлежало раньше испанской инфанте. Дзелия и девушки притворились, что поверили: верить в росказни Ольчези было частью их работы.