Скандальная молодость - [38]

Она была не такая, как другие, и поэтому ее называли Мадам Откровенность.

Прошло много времени, наступил вечер; тишина на балконах виллы, опустевшие портики, ни детей, ни лошадей; и По в районе Ка Гранде и Боско дель Ваиро тоже не подавал признаков жизни, и я понимала, что это была пустыня испытывающих страх. А может быть, думала я, о нас забыли. Между тем мы вновь обретали память, и память превращалась в обиду, а обида — в бессильную ярость; некоторые из нас продолжали лежать в ваннах, некоторые сидели на каменных сиденьях, некоторые, как и я, предпочли смотреть из окон, хотя смотреть в общем было не на что.

Ванны стояли в зале в форме подковы и размером с театральный, но только Атос чувствовал себя, как на сцене. Он смеялся, нырял, неожиданно начинал петь, как делал всегда, когда чувствовал себя победителем; он даже забыл о ране, о которой говорил: царапина, и об Идальго, о котором не было никаких известий, и о предчувствии, которое было у каждого.

Исключительно потому, что нам оказывали королевское гостеприимство.

Наверное, было часов восемь, когда, второй раз за день, мне бросилось в глаза нечто непонятное. Началось все с поджога у лодочников в районе Джаре дель Маркезе — мы поняли это по языкам пламени, напоминающим растянутые сети. И сразу же занялась мельница на дороге в Риоло ди Меццо, которую мы знали как «Мельницу Солнца». И вот уже горела Рипа По, и дым поднимался такой, что стало не видно неба, и вскоре мы уже не могли сосчитать всех очагов пожаров на объятой безумием долине.

Храбрый, как все сильные люди, которые действительно способны свернуть горы, но только если сумеют отличить их от всего прочего и самое главное — сообразить, что это такое, Атос растерянно повторял: это конец света. И я тоже, сказать по правде, ничего не понимала.

В конце концов мы увидели, как по дороге за Лугами Пескароли бегут люди; и не крестьяне тащили скотину, а, наоборот, охваченные ужасом животные увлекали хозяев за собой; некоторые ехали на велосипедах, низко согнувшись над рулем из-за пыли и искр, и из-за того, что навстречу, оглушительно сигналя, хотя крестьяне и так прижимались к противоположной обочине, мчались, излучая мрачную радость знамен, грузовики таких же вооруженных банд, как та, которая привезла нас на виллу Дельфини.

Атос и девушки воскликнули: бедное человечество, да как такое возможно, какое несчастье! Я возмутилась: это возможно, невежды, в том смысле, что они делают с другими то же, что сделали с нами. Они спросили: почему ты называешь нас невеждами? А я им: да потому, что вы их жалеете сильнее, чем себя, и не понимаете, до какой степени со всем смирились.

— Таун! — выкрикнул Атос.

Это было его самое страшное оскорбление, слово само по себе ничего не означало, только показывало мощь его дыхания.

Я сказала в ответ:

— Ты еще совсем недавно пел, Атос.

И объяснила, что его мозг так же безумен, как его руки, как его бычья шея; весь его ум остался в каменоломнях Полезеллы, где он с юных лет надрывал спину, нагружая под ударами бича телеги ломовых извозчиков. И поэтому некоторые предпочитали называть его «Паяц с По».

У него бывали неожиданные приступы необъяснимой тоски. Вот и сейчас он, обводя взглядом помещение, в котором мы находились, осознавал, ловя в настенных зеркалах не только свое отражение, но и отражение своих заблуждений в том, что то, что он принял за дворец, было тюрьмой или ловушкой.

— Прикажите мне сделать что-нибудь, — повторял он, — мне, у кого нет слов, мне, у кого есть только сила сделать что-нибудь.

Полыхнули молнии, они били с террас виллы Дельфини и окатывали зал волнами запаха серы. Девушки сказали: на этот раз горит вилла. Но я заметила, что под флагштоком стоит пиротехник и что одновременно со вспышкой начали поднимать флаг с савойским гербом, и успокоила их: если горят дома крестьян и лодочников, то здесь мы в безопасности, не могут одновременно гореть и хозяева, и слуги — так повелось с незапамятных времен, иначе пришлось бы признать, что сам Бог перешел к активным действиям, а это всего лишь фейерверк. Наши хозяева отвечали на огонь разрушения таким способом: они запускали в небо изумрудно-зеленые зонтики, луны, взрывающиеся на фоне настоящей луны, трехцветные полотнища, похожие на половой орган быка шпили, из которых извергалось белое пламя. В их свете можно было разглядеть пиршественные столы и стоящих наготове официантов.

Потом Атос воскликнул:

— Идальго!

Идальго шел по аллее, опираясь на сломанную ветку, словно возвращался с прогулки; он заметил, что мы выглядываем из окон, и ответил на наши приветственные крики, при этом он смотрел на окружавшее его пламя, переводя взгляд с огней избиения на огни праздника с видом человека, у которого нет ни желания, ни времени прислушиваться к миру. Мы знали эту его способность к предвидению и иронии, которой он нас научил, особо предупредив, чтобы мы пользовались ею в первую очередь в дни Био. Однажды днем на плотине в Гварда Венета состоялись похороны какого-то ребенка, которые мы издали приняли за праздник по случаю прихода весны. Рассекающий толпу мужчин и женщин гроб напоминал одно из Шутовских Величеств; к тому же казалось, что все шагают быстро, как в радостной процессии.