Скандальная молодость - [2]

Может быть, это был конец или начало какого-то века. А может быть, время, у которого не было ни начала, ни конца, некое воображаемое место, в котором совершенно логичны такие вещи, как игры и драмы, а то и конец света.

Она вспомнила о цапле.

Когда та неподвижно замирает, и ее с трудом можно различить на фоне солнца, которое, кажется, тоже имитирует ее неподвижность. Кровь Био окропляет землю, окрашивая тишину в мрачный предгрозовой цвет.

Она вспомнила о солнце за цаплей.

В Полезине, Колорно и Роккабьянке сильно поднялась вода, и стремительные потоки врывались в деревни, опережая сигналы дозорных. Люди не понимали, куда бежать, а животные сбились в кучу и пошли на звук грома, приняв его за голос Био, который наконец призвал их, предпочтя человеку. Сбросив всадников, в большинстве своем стариков или младенцев, и промчавшись изнуряющим галопом, лошади вставали на дыбы, пытаясь влететь внутрь этого голоса, а впереди вместо святых покровителей шел, в белизне крестильных одежд, Эрзац, чье пришествие ожидали веками, покровитель убийц и женщин с дурной репутацией, способный превращаться во Влюбленного Роланда.

Когда увидели, что он парит в тумане над бесконечным болотом, границы которого были обозначены смоляными факелами, начался исход.

Дороги заполнились повозками и семьями, примостившимися на грудах домашнего скарба; люди смотрели, как мешки с песком лопаются на плотинах в пойме реки, как баржи выносят на берег трупы утонувших домашних животных и человеческие тела, которые бились об откосы, исчезая в пропасти водоворотов или возносясь к проезжей части мостов.

Она вспомнила, как наблюдала с лодки за концом мира, в который собиралась вступить, и ее беспокойная душа вопрошала: стоит ли? Кто бросил ее одну? Кому принадлежали одежды и куртки, образовавшие подстилку между веслами? Никого вокруг не было. Только эти одежды, яркая шаль на уключине, большие свечи на дне, мышь, которая метнулась из лодки в воду, на миг удержалась на поверхности и утонула. И была еще бутылка из красного стекла с золотой пробкой. Однажды ночью она внезапно разбилась, и дурманящий аромат окутал Дзелию, постепенно растворяясь в бурном ветре. Чья-то женская рука оставила рабочую корзинку и соломенную шляпку с широкими полями и прикрепленной к ней массивной серьгой.

Лодка уперлась в какой-то столб. Она выдержала неистовую атаку ласточек, которые, полагая, что так безопаснее, летали столь низко, что попадали в зев грязевых воронок. Наконец она протиснулась в старое русло реки.

Это было спасение.

Грязевой прилив прогрохотал где-то вдалеке и пронесся вскачь, словно по какой-то другой земле: земле чужих живых и мертвых. Из своего убежища она увидела, как эта земля превращается в кладбище лодок, которые плыли с распятиями на носу, сопровождаемые тщетными молитвами, которые печально возносили к небу портовые сирены. Вода продолжала подниматься, и головка какой-то девочки почти уже коснулась солнца.

И тогда привели быка.

Его притащила толпа крестьян, невероятно исхудалых и потрясенных видениями, в которых самые мерзкие животные превращались в божества; люди сосали ядовитый тростник, думая, что припадают к материнской груди, и каждый день отдавали паромам своих мертвецов, которых становилось все больше и больше. У мужчин были головы леопардов, а у женщин — тигриц, разрывающих на куски лань. Они шли из Колонно и Медзано Рондани, и даже из более далеких мест.

Подгоняемое рукоятками топоров и остриями заступов, несчастное животное не понимало, откуда столько ярости и боли. Бык был так огромен, что от его шагов сотрясались верхушки деревьев, а сам он казался красно-коричневой горой. Рога блестели. Шея вздымалась, как башня. Самое страшное произошло, когда он внезапно остановился и пристально посмотрел на паводок, границы которого сливались с сумерками. Быка загнали на камни напротив старого русла, в которое ускользнула Дзелия. Мужчины схватили его за ноги, женщины упали на колени, простирая руки к его мошонке, словно к святому источнику. Они распевали слова заклятья, которое носит имя Галадура.

Огромный детородный орган вырвался на свободу, рассекая воздух. Женщины постарались, чтобы он обрел всю свою мощь. Сейчас они смеялись и плакали, охваченные безумием, с которым животное пыталось бороться, грозно тряся рогами; оно издавало жалобные стоны, словно охваченное стыдом, и, пытаясь спастись бегством, заставляло толпу откатываться то влево, то вправо.

Прорицательницы — строльги — и священники смотрели вдаль над поймой. И первые воззвали к Богу, а вторые — к Био, прося, чтобы семени выплеснулось как можно больше и чтобы все оно разлилось по берегу реки: тогда, как они уверяли, паводок пойдет на спад.

Совсем юная девушка сорвала с себя одежду и бросилась между задними ногами быка; налитый кровью стержень пронзил бы ее до самого сердца, если бы ее вовремя не оттащили. Бык покачнулся, ища опору. Пока семя выплескивалось в руки тех, кому больше повезло, он сломал ствол тополя. Его схватили за рога, и люди, цепляясь друг за друга, поволокли за собой животное, которое теперь двигалось вбок и бегом, несмотря на извержение семени, которому, казалось, не будет конца — оно заливало траву и корни, и