Скандальная молодость - [17]

— Да, будь я анархистом или масоном, то с удовольствием бы тебя повесил. И я желаю твоему христианству, чтобы Красная Неделя стала Апокалипсисом!

Повозки навозниц приближались со стороны тополевых рощ. Они тащили напоминавшие переполненные птичьи садки клетки, в которых стояли девушки. Лицо Фламандца просветлело, и, когда женщины толпой хлынули из церкви, он призвал их к убийству. Противники столкнулись с яростным восторгом. Уже опрокинуты были и повозки, и клетки с девушками, но все новые и новые женщины спрыгивали с землечерпалок и вступали в битву, так что навозниц «Пия V» уже нельзя было отличить от нападавших, и они разбежались по направлению к плотинам.

Фламандец снова прошел через церковь, медленно, сохраняя нейтралитет; посреди хаоса перевернутых скамеек он на секунду остановился, огляделся, и Христос в раме из изъеденного жучками дерева тоже посмотрел на него, казалось, он согласен, что фарс — истинная суть мира. Он выглянул из портала, когда Королевская Кавалерия уже построилась там, где единственными следами схватки оставались только выдранные волосы монахинь на земле.

Только одна девушка бродила по асфальтированной дорожке, потрясенная тем, что осталась одна, а может быть, просто не зная, что делать. Фламандцу стало любопытно, и он попытался понять ее движения, которые вызывали любопытство и у солдат: казалось, она следует за какой-то забавной мелодией. В девушке было немного одиночества и немного насмешки, немного скуки и наигрыша.

Пантомима, которая была ему хорошо знакома.

Потом девушка снова поднялась по плотине и, помахав рукой, исчезла в зарослях кукурузы. Фламандец был натурой страстной, но непостоянной; но к этим желто-лиловым зарослям его влекло какое-то странное состояние души.

Когда он догнал ее, то увидел подсолнечник.

Он услышал ее дыхание за пыльными и усеянными муравьями листьями, потом появились два глаза, чтобы рассмотреть его и оценить.

— Иди первая, — дружелюбно сказал он.

Над равниной Тальята небо утратило свою прозрачность, ее сменило молочно-белое сияние, исходившее от воды, которая становилась все ближе и ближе. Оба они испытывали одинаковое необъяснимое наслаждение от движения, и шли вперед, сдерживая шаг. В старых руслах они увидели лодки, опрокинутые ветром мурлу, стаи малых зуйков возвещали о разразившейся вдали буре. Несколько кораблей пришли сюда в поисках укрытия.

У Фламандца возникла забавная, но пока еще смутная мысль.

Утесы Бальдо вздымались так высоко, словно море высохло. Они прошли дальше. Потом они миновали защитные кольцевые дамбы, похожие на солончаки. Они шли и шли, пока не проникли в пустынные, как до сотворения мира, места — приют отверженных мира сего, нищих поденщиков, которых изредка замечали то тут, то там.

Они шагали молча и так долго, что увидели Габбиони, где По казался океаном. Но они оставили его у себя за спиной и двинулись в сторону Маяка Рондини.

Маяк, который некогда подавал сигнал судам, утопал в покрытом трещинами и тянущемся, насколько хватало глаз, иле. Фламандец присел на железную лестницу, по которой давно уже никто не поднимался, и устремил взор на предзакатное небо. Ему показалось, что он утратил все связи с реальностью и сейчас находится один посреди прилива. Он вытащил из кармана куртки тетрадку, в которой каждый день записывал, что надо сделать, и перелистал ее: ни одной записи со дня его приезда; она была больше не нужна, и он отправил ее в полет с маяка к горизонту.

Он сделал это весело, понимая, что мысль, которую он пытался для себя уточнить, совпадала с очарованием пространства.

Девушка стояла и пристально смотрела на него — один из неподвижных элементов пейзажа.

— Смотри, — он вытянул руку. — По, как равнина, покрытая снегом.

Он сказал это и вспомнил вершину Альпамайо в перуанских Андах, на которой появляется белый олень Сан Карло, возвещая El Juego — высший каприз жизни. Его тень образует огромный крест, и индейцы, утопая по пояс в снегу, сбегаются к нему вместе с детьми, чтобы и те ощутили прикосновение загробной сущности в этот единственный миг реальности или иллюзии, в который она соизволяет открыться.

Мысль наконец сформулировалась.

Они снова отправились в путь. Дорогу теперь прокладывал Фламандец, он с большим вниманием, чем прежде, вглядывался в небо и линию горизонта, рассчитывая увидеть какой-нибудь знак, который смог бы ему помочь. Ему нужно было понять истоки охватившего его стремления к поиску идентичности и жажды удовлетворить его в другом живом существе. Девушка, которая его сопровождала, была всего лишь одной из воспитанниц «Пия V», так что действовать он мог совершенно свободно.

Ему нужно было только имя. И вот, ближе к вечеру, с какого-то гумна послышался женский голос: «Дзелия». Настойчивый и безответный, этот призыв, казалось, не обращен ни к кому, разве что к смотревшимся в зеркало реки деревням. Исполненный грусти, напевный, он словно радовался эху, которым отвечал на него По.

И идея Фламандца обрела завершенность: вот имя, обладающее и телесной весомостью, и душой этой земли, в которой, посетив ее снова, он открыл лодки, отмеченные печатью рока, как китайские джонки, небесно-голубой воздух Фудзиямы, тихие каналы Голландии, красную землю Кореи, туманы над Темзой, и прежде всего — греческую силу Минотавра. И только ее непокорность оттолкнула его, помешав вовремя понять, что в своей бедной и тайной сути она действительно была любой другой землей, которую можно было открыть, с ее прорицателями, обладающими б