Скандал в семействе Уопшотов - [35]

Гертруда плакала из-за своих неприятностей, но еще горше она плакала из-за того, что эти неприятности - такие мелкие и такие нелепые, из-за того, что дурацкая упаковка бекона или котел центрального отопления могут каким-то таинственным образом ранить самую утонченную часть ее души. Плакала о том, что в этом нелепом мире нет никаких законов и ничего нельзя предусмотреть. Она все плакала и пила виски. Наконец явился какой-то монтер и привел все в порядок, но, когда дети вернулись из школы, она лежала на диване мертвецки пьяная. Они проглотили свои витамины и ушли играть. На следующей неделе испортилась стиральная машина, и вода залила всю кухню. Первый мастер, которому она позвонила, уехал в отпуск в Майами. Второй сказал, что сможет зайти только через неделю. Третий ушел на похороны. Гертруда вытерла на кухне пол, а мастер пришел только через две недели. Тем временем отказала газовая плита, и ей пришлось готовить еду на электрической плитке. Она не могла научиться сама содержать в порядке и чинить домашнюю технику и обнаружила в себе ту же трагическую неприспособленность, какую почувствовала в безработных в Партении, которые нуждались в работе и в деньгах, но отказались рыть канаву. Именно это чувство неприспособленности толкало ее на путь пьянства и распутства, и она отдала дань и тому и другому.

Однажды днем, когда Гертруда была очень пьяна, она обняла молочника. Он грубо оттолкнул ее.

- Господь с вами, хозяйка, - сказал он, - за кого вы меня принимаете?

Воспользовавшись случаем, он набил холодильник яйцами, бутылками с молоком, банками апельсинового сока, сырковой массой, овощным салатом и молочным коктейлем. Захватив бутылку виски, Гертруда поднялась к себе в спальню. В четыре часа снова отказало центральное отопление. Она вновь принялась звонить по телефону. Никто не соглашался прийти раньше, чем через три или четыре дня. Погода стояла очень холодная, и Гертруда с ужасом первобытного человека следила за тем, как к дому подбирается зимняя ночь. Она прямо чувствовала, как стужа заполняет комнаты. Когда стало темно, она пошла в гараж и повесилась.

По ней устроили скромную панихиду в похоронном бюро в Партении. Помещение, где стоял ее монументальный гроб, было залито мягким светом и обставлено как коктейль-холл, а музыка электрооргана была совершенно такой же, какую можно услышать в гостиничном ресторане где-нибудь в Кливленде. Оказалось, что у Гертруды Локкарт в Проксмайр-Мэноре не было ни одного друга. Мужу удалось собрать лишь горсточку почти незнакомых людей, с которыми они встречались во время морских путешествий. Локкарты каждую зиму совершали двухнедельное плавание по Карибскому морю, и на траурной церемонии присутствовали Робинсоны с дизель-электрохода "Гомерик", Говарды с "Юнайтед Стейтс", Грейвли с "Грипсхолма" и Леонарды с "Бергенсфьорда". Священник произнес несколько проникновенных слов. (Слесари, электрики, механики и водопроводчики, которые были повинны в ее смерти, не присутствовали.) Во время краткой речи священника миссис Робинсон (пароход "Гомерик") разразилась горестными рыданиями, не имевшими никакого отношения к данному случаю. Она громко стонала, раскачивалась из стороны в сторону на стуле, судорожно всхлипывала. Миссис Говард и миссис Леонард, а затем и мужчины тоже начали всхлипывать и причитать. Они плакали не от скорби по Гертруде - они ее почти не знали. Они плакали оттого, что поняли, каким горьким разочарованием была наполнена вся ее жизнь.

Мелиса, ехавшая тем же утренним поездом, который увозил останки миссис Локкарт на ее родину, в Индиану, ничего этого, конечно, не знала.

У Гертруды Бендер, с которой Мелиса сидела в вагоне, были крашеные золотистые волосы, столь тщательно и искусно уложенные на затылке, что Мелиса недоумевала, как ей удалось этого достигнуть. Она была в мехах под цвет волос, на запястье позвякивали шесть золотых браслетов. У этой хорошенькой и пустой женщины была непререкаемая власть, которую дает большое богатство, и говорила она резким и громким голосом. Она рассказывала о своей дочери Бетти.

- Она беспокоится об уроках в школе, но я ей говорю: "Бетти, - говорю я, - об уроках не беспокойся. Уж не думаешь ли ты, что я добилась теперешнего положения благодаря тому, чему научилась в школе? Заботься о своей фигуре и учись хорошим манерам. Только это и имеет значение".

Напротив Мелисы сидела старая дама, которая склонила голову под тяжестью шляпы, отделанной матерчатыми розами. Места по ту сторону прохода занимала семья - мать с тремя детьми. Они были бедняками, об этом свидетельствовали их дешевая поношенная одежда и изнуренное лицо женщины. Один из ребят был болен, он лежал на коленях у матери и сосал большой палец, Мальчику могло быть года два или три; но трудно было сказать точно, сколько ему лет, такой он был худой и бледный. У него были язвочки на лбу и на тоненьких ножках, а вокруг рта - глубокие складки, как у взрослого. Он казался больным и несчастным, но в то же время настойчивым и упрямым, словно сжимал в кулаке обещание чего-то неожиданного и праздничного, от чего он не отступится, несмотря на свою болезнь и на незнакомую обстановку поезда. Он громко сосал палец и вовсе не собирался покидать то место, которое досталось ему в жизни. Мать склонилась над ним, как, наверно, делала это, когда кормила его грудью, и напевала ему колыбельную песню, а поезд меж тем проезжал Партению, Гейтсбридж, Таксон-Вэлли и Токинсвилл.