Скандал у озера - [82]

Пьер снова опередил Жасент. Они очутились в большой, скромно обставленной комнате. Односпальная кровать с железными стойками, шкаф, круглый стол, заваленный книгами, газетами и бумагами. Засохшие полевые цветы чахли в фарфоровой вазе, стоящей на обрамленном коричневыми занавесками подоконнике. Жасент обнаружила небольшую комнатку, переделанную в кухню, с раковиной и маленькой деревянной печкой. Жилище казалось заброшенным. Возле горы наваленных грязных тарелок на линолеуме валялась тряпка. Вещи были разбросаны на поручнях лестничной площадки и на спинке стула. Пол явно давно не подметали. К тому же в помещении было холодно.

– Можно подумать, что Эмма проводила здесь немного времени, – растерянно произнесла Жасент. – Вперед, за работу! Тебе следовало бы разжечь печь, Пьер. Это уменьшит влажность.

Жасент сняла пальто и принялась за уборку, где-то в глубине души возникло смутное, уже знакомое ей тревожное чувство. Ощущение того, что она плохо знала свою младшую сестру, все усиливалось. Она нервно убрала разбросанное белье и сложила его в найденный под кроватью чемодан.

– Мне понадобится еще один! – вздохнула она.

Пьер порылся в шкафу, затем вытащил оттуда большую холщовую сумку.

– Это подойдет? – спросил он.

Жасент находилась во власти смутных образов, она едва осмеливалась посмотреть Пьеру в глаза. Касаясь Эмминого бюстгальтера или шелковой юбки, она представляла обнаженных Пьера и сестру, занимающихся любовью. Потом она мысленно раздевала Эльфин Ганье, охваченная внезапным возмущением при мысли о том, что еще только в субботу вечером эта девушка спала с ним, отдавалась ему, пресыщенная их объятиями. «Точно как я на острове Кулёвр!» – подумала она: самолюбие Жасент было глубоко задето.

– Ты действительно думаешь, что я способна привязать к себе мужчину, который обладает такой властью над женщинами? – внезапно громко спросила она. – Мы еще очень молоды. Еще многие годы ты будешь оставаться привлекательным.

Пьер сидел на корточках возле печи, из которой распространялось успокаивающее гудение, смешанное с запахом сухой горящей древесины; на его лице отразилось что-то вроде извиняющейся улыбки.

– А ты хотела бы, чтобы я стал уродливым и отталкивающим? – попробовал пошутить он.

– Да нет же, – ответила она сдавленным голосом.

Она вкратце рассказала Пьеру о скандале, устроенном Эльфин накануне в прихожей больницы, и последовавшей за этим перебранке. Тронутый ее отчаянием, Пьер обнял Жасент.

– Мне правда жаль, моя дорогая красавица. В субботу, когда ты уехала с Валласом, я делал все возможное, чтобы избавиться от Эльфин. Я был обескуражен. Ты несправедливо обвинила меня, и я не сомневался, что ты еще долго будешь меня ненавидеть. Однако, как только я увидел тебя, мне хотелось лишь одного: оправдаться перед тобой, сказать тебе, что я всегда любил лишь тебя. Я порвал с Эльфин, выпил лишнего. Ей удалось заговорить мне зубы, она умоляла остаться друзьями… Вот так.

– Вот так?

– Я был несчастен. Я не устоял перед ней, в последний раз.

– В этом и заключается твоя проблема. Ты неспособен сопротивляться женщине.

Он поцеловал ее в губы быстрым, но исполненным страсти поцелуем.

– Отныне я буду видеть только тебя, я уверен в этом всем сердцем. Если мы случайно пересечемся с Эльфин, я скажу ей, что думаю о ее поведении. Черт возьми, она не должна была оскорблять тебя в больнице, не должна была лгать, утверждая, что мы с ней официально помолвлены. Поверь мне, Жасент, у меня никогда не было намерения на ней жениться. Есть идея! Я мог бы попросить встречи с матушкой-настоятельницей и объяснить ей, что слова Эльфин – полная чушь.

– Спасибо, Пьер, но не стоит. Ладно, за работу!

Жасент взялась за метлу. В течение получаса они не обменялись больше ни единым словом. Пьер поставил воду нагреваться. Закатав рукава рубашки до локтей, он как раз заканчивал мыть посуду, когда Жасент принялась разбирать гору наваленных на столе документов. Среди них было много писем, некоторые из них – из Сен-Прима: письма их матери, Сидони, самой Жасент, открытки от Фердинанда. «Ни единой весточки от возможного возлюбленного! – молча удивлялась девушка. – Может быть, переписку более личного характера Эмма прятала? Я уверена, что этот М. для сестры много значил, что наверняка это он – отец ребенка, которого она носила».

Однако она все откладывала тот момент, когда придется приступить к поискам каких-то доказательств. Заметив дощатый ящик, в котором, должно быть, лежали фрукты, Жасент наполнила его книгами, по большей части французскими романами. Под последним томом она нашла назначения врача: сложенные вдвое листки. Реквизиты можно было легко разобрать. Она тихо прочла:

«Доктор Теодор Мюррей, Сен-Жером».

Написанные пером назначения разобрать было трудно, но только не для Жасент: уж она-то привыкла к размашистому и энергичному врачебному почерку. «Сироп против кашля, аспирин, глазные капли, мазь против укусов насекомых», – читала Жасент, не видя в этих записях ничего важного или необычного.

Но среди документов было еще несколько справок – они свидетельствовали о том, что в связи с состоянием здоровья мадемуазель Эмма Клутье нуждается в четырехдневном отпуске. Заметив, что Жасент изучает какие-то документы, Пьер присоединился к ней.