Скандал у озера - [50]

– К сожалению, на это ответа у меня нет, Бог мне свидетель, – печально покачала головой Матильда. – Но не могу сказать, что это так уж меня удивляет: шила в мешке не утаишь. В тот вечер Эмма работала с тобой и монашками… Она не могла больше молчать. Я очень хочу тебе помочь, Жасент. Паком любит меня. Он часто околачивается здесь, особенно когда я лечу овец. Иногда он убирает у меня в сарае, и я даю ему за это монетку-другую. Если ему захочется поговорить об Эмме – я предупрежу тебя. Тебя надолго отпустили?

– Доктор Гослен сказал, что у меня есть три дня, не считая субботы и воскресенья. Но я предпочитаю вернуться в Роберваль уже завтра, самое позднее – послезавтра. Сестрам, наверное, приходится туго, если вода поднялась еще выше.

– Она будет подниматься, пока власти не откроют шлюзы в плотинах, – сказала Матильда. – У служащих компаний нет ни жалости, ни уважения к нам: к твоему отцу, Жактансу Тибо и многим другим. Сражаться против них – что пнем об сосну, это ничего не изменит. Онезим Трамблей, честный человек, фермер из Сен-Жерома, понял это на собственном опыте. Скоро он потеряет все или почти все свои земли. Но он борется, возглавляет протестное движение. Правительство рано или поздно должно будет обратить на это внимание. Ах, да я утомляю тебя своими разговорами… Тебе уже пора уходить? Что же, иди. Скажи мне только, как себя чувствует твоя мама?

– Что я могу сейчас для нее сделать? Сидони не отходила от нее ни на шаг. У нее лучше моего получается утешать маму.

– Боже милостивый, послушать тебя – так ты вообще не нужна никому в доме. Ты слишком строга к себе, Жасент.

– Отец только обрадуется, если я уйду с его пути. Тогда он сможет напечатать в газетах свою гнусную ложь.

В этот момент Матильда вдруг протянула руку ко лбу девушки. Указательным пальцем она осторожно провела по небольшому, почти незаметному рубцу у корней волос.

– Откуда это у тебя? Едва различимый шрам. В тот вечер я не обратила на него внимания.

– С неосторожными и непослушными детьми такое часто происходит… Спасибо за заботу. Матильда, я думаю, вам пора ужинать… Я вернусь к дедушке. Но вы так ничего и не сказали, что вы думаете о смерти Эммы. Действительно ли она покончила с собой? Она утверждает это в письме, но я никак не могу в это поверить.

– Я разделяю твои сомнения, Жасент. Если бы провели полицейское расследование, правда, возможно, раскрылась бы… но теперь слишком поздно.

Жасент согласилась; она чувствовала себя неловко по причине того, что не последовала советам доктора Гослена. Она снова вынуждена была покориться воле отца. В нервном напряжении девушка поднялась, обулась, надела плащ, затем боязливо взяла Эммину сумку, вспоминая строчки, написанные рукой ее сестры: строчки, в которых упоминалось имя Пьера. Чтение дневника, скорее всего, причинит ей еще бо́льшую боль, несмотря на пылкие уверения ее бывшего жениха, несмотря на их последний поцелуй. Понадобится много сил и усердия, думала она, чтобы стереть из памяти два года разлуки, омраченных молчанием, обидами и обоюдными упреками.

– До свидания, детка. Приходи, когда хочешь, – улыбнулась Матильда.

– Спасибо еще раз… Я могу вас поцеловать?

– Конечно, можешь!

* * *

Идя по улице Лаберж, Жасент думала о том, насколько чуткой и внимательной оказалась Матильда. В семье Клутье нежности были не в почете. Альберта выражала свою материнскую любовь улыбками и сдержанной заботой. Исключение мать делала только для Эммы: та, как только научилась говорить, стала требовать поцелуев в свои круглые щечки. Несмотря на недовольство отца, Эмма часто бросалась Альберте на шею или прижималась к материнской юбке. Шамплен постепенно капитулировал: кокетливые рожицы младшей дочери вызывали у него умиление. «Мы просто были не вправе требовать родительской нежности!» – подытожила Жасент.

Она провела пальцем по шраму на лбу. Горло сдавили тягостные воспоминания, и она заплакала. В этот момент какой-то прохожий задел ее плечом.

– Черт возьми, смотри куда идешь! – рявкнул знакомый голос.

– Лорик? Прости, конечно, но я могу сказать тебе то же самое! Ты несешься, как на пожар!

– Ну конечно, Лорик – несчастная жертва, разгуливающая под дождем, чтобы за руку привести тебя к дедушке! Ты вообще знаешь, который час?

Девушка остановилась, чтобы перевести дыхание – ее сердце бешено колотилось. «Я подумала, что это Пьер», – пронеслось у нее в голове.

– Жасент, пора тебе прекращать свои глупости! – заворчал Лорик. – Дедушка лег, не притронувшись к еде, Сидони страдает над грязной посудой, а папа мечется по комнате, словно зверь в клетке. Он не захотел ничего объяснять мне насчет этой чертовой сумки и таблеток, от которых так долго спал Паком. Неужели ты не понимаешь, что я был прав, когда назвал этого идиота убийцей? Господи, если выяснится, что сестру убил он, я сведу с ним счеты!

Жасент пристально посмотрела на его лицо, освещенное уличным фонарем. Ей было жаль его, да и себя тоже.

– Но Эмма покончила с собой, Лорик! Зачем ты ищешь виновных в ее смерти?

– Потому что ты тоже их ищешь, – ответил он. – И я готов помочь тебе.

Жасент взяла брата за руку, потерлась щекой о его плечо. Лорик сдержал слезы.