Скандал у озера - [26]

Встревоженная Сидони выбежала на крыльцо, нервы ее были на пределе. Жасент в волнении опустилась перед Альбертой на колени.

– Мама, посмотри на меня, умоляю тебя. Эмма не спит. Она умерла.

– Нет, нет, не говори глупостей. Она простудилась. Ей лучше отдохнуть. Если меня не будет рядом, когда Эмма проснется, она будет плакать. Я ее знаю, она боится темноты. Только не задувай свечи!

– Оставь ее, Жасент, – мягко сказал Фердинанд. – Мы с Сидони уже пробовали ее образумить, но она отказывается принимать действительность. Может быть, так даже лучше.

– Отец, не говори так громко, ты разбудишь малышку, – вздохнула Альберта.

Она покачала головой и ласково улыбнулась. Придя в ужас при виде ее блаженного выражения лица, Жасент попыталась вспомнить все, что ей было известно о приступах психического расстройства. «Это временное состояние, что-то вроде амнезии, при которой отрицается реальность, невыносимая реальность. Может быть, так мама защищается от боли для того, чтобы самой не умереть. Но что произойдет, когда гроб заколотят и опустят в землю?» Не в силах ответить на этот вопрос, Жасент еще больше встревожилась.

За время учебы она однажды сталкивалась с похожим случаем: молодая женщина будто потеряла рассудок, после того как ее супруг погиб в результате несчастного случая, и отказывалась признавать его смерть. Врачи прописали ей тогда барбитал[7], чтобы она могла упокоиться и заснуть. «Я все же могла бы попросить у доктора Гослена совета», – упрекнула она себя.

Вспомнив про барбитал, Жасент на миг застыла – внезапная мысль пронеслась у нее в голове. В памяти возник небольшой эпизод, произошедший в пятницу вечером в аптеке больницы. Ее взору, как будто наяву, представилась живая Эмма, складывающая бинты для перевязки в небольшой шкафчик и передвигающая тюбики и флаконы. Перед тем как закрыть дверцу шкафчика, сестра что-то проворно засунула в карман своего жилета, Жасент в этом не сомневалась.

«Тогда я была такой уставшей, что не придала этому значения. К тому же мне нужно было еще сложить простыни и отнести их в бельевую. Боже мой, как же выяснить, что случилось в действительности? Наверное, мне никогда не суждено узнать о том, что произошло между тем, как она сбежала из больницы, и ее смертью. Следовало бы поискать свидетелей. Ведь она могла взять такси».

Жасент охватило желание вернуться в Роберваль и заняться расследованием, которое представлялось ей неотложным и невероятно важным. Она поднялась с колен и, покусывая нижнюю губу, села на табурет, сложив руки на коленях: это была ее детская привычка.

– Я не видел тебя с тех пор, как закончились праздники, Жасент, – мягко заметил дедушка. – Я знаю о твоей жизни от Сидони. Знаешь, я предложил ей открыть свое ателье здесь, у меня дома. Мне было бы не так скучно. Теперь она, конечно, не захочет. Какое же горе, правда? Я не могу в это поверить. Однако нашей малышки больше нет, она лежит здесь, такая холодная и бледная.

На его глаза навернулись слезы, и старик громко зарыдал. На нем была торжественная одежда: костюм, белая хлопковая рубашка и галстук; его седые волосы были напомажены.

– Господи боже, да вы прекратите шуметь или нет?! – сетовала Альберта. – Я бы тоже хотела немного вздремнуть вместе со своей малышкой.

– Отличная идея, мама. Иди отдохни в своей комнате, – спокойно предложила Жасент. – Я проведу тебя. Не волнуйся, я побуду с Эммой. Я не раз так делала, когда ты помогала папе стричь овец, помнишь? Пойдем.

Она мягко, но решительно провела мать на второй этаж.

– Разбудишь меня, если она меня позовет, – пробормотала Альберта.

– Обещаю.

Успокоившись, Альберта наконец улеглась. Жасент укрыла ее разноцветным стеганым одеялом, и через несколько мгновений мать уже забылась сном под преисполненным сочувствия взглядом старшей дочери.

– Дорогая, любимая моя мамочка, если бы я только могла взять на себя твою боль, все твое горе! – прошептала Жасент.

Несмотря на сильную душевную боль и отчаяние, Жасент неустанно задавалась вопросами. «Сумка Эммы! Ее не было у меня дома, значит, она ее забрала. Куда же она пропала?»

Жасент на цыпочках спустилась вниз. Сидони уже вернулась и ждала ее у лестницы. Капли дождя поблескивали на ее темных волосах, спадающих красивыми локонами ей на лоб. Одетая в черное, с удивительно тонкими чертами лица, порозовевшего сейчас от ветра, сестра показалась Жасент очаровательной. «Теперь из сестер у меня осталась только она! – подумала Жасент. – Наши общие детские мечты уже никогда не осуществятся».

– Помнишь, Сидо, как мы втроем хотели отправиться в Нью-Йорк? Это была Эммина идея. Она изучила карту и знала названия всех главных улиц.

– И спрашивала меня, на какой поезд нужно сесть, чтобы туда добраться! – добавил Фердинанд, выходя из кухни. – В свое время я даже отложил немного денег, чтобы помочь вам заплатить за билеты, когда придет время. Деньги эти у меня до сих пор хранились тут, в железной коробке. Теперь эти деньги пойдут на похороны. Шамплену сейчас туго.

– Ох! Дедушка, как это грустно! – всхлипывая, сказала Сидони.

Готовый вновь расплакаться старик прижал внучку к себе. Тогда Жасент произнесла: