Скальпель Оккама - [66]

— Что? Что случилось? — взволнованно спросил я.

Дядя резко обернулся.

— Задумали грабить наши поля, мерзавцы! Ну-ну! Похоже, они полезут нынешней ночью. Ничего, мы их встретим!

— И я с вами! — заныл я.

— Не лезь, когда разговаривают взрослые! — нахмурился отец. — Мал еще. Твое дело — помалкивать и учить уроки.

На меня не обращали внимания. Возбужденно переговариваясь, все гурьбой высыпали на улицу. Я смотрел им вслед.

— Ты что здесь делаешь, Рёхэй? А ну-ка быстро марш наверх, заниматься! — раздался сердитый окрик матери.

Я нехотя поплелся к себе. Ни о каких занятиях, конечно, не могло быть и речи. Перед глазами неотступно стояли лица девчонки и ее отца. А если они не послушались совета?.. Я закусил губу. Встал, натянул свитер и крадучись спустился вниз. Мать что-то мыла и скребла на кухне. Наблюдая за ней краешком глаза, я прокрался в прихожую. Тихонько приоткрыл дверь и шмыгнул на улицу. Вдогонку несся крик матери, но я уже мчался прочь.

Минут через десять я стоял на краю бобового поля, у западной окраины деревни. На небе ни луны, ни звезд: все темным-темно, точно залито черным лаком. Большое, гектара в три, деревенское поле плавно поднималось по горному склону. Вокруг колючая проволока.

Нервы мои были напряжены до предела. И тут где-то впереди раздался звук. Точно затрещала трещотка. Я прислушался.

Действительно, к проволоке были привязаны трещотки — чтобы вор не проник незаметно. Замигал луч карманного фонарика. Тишину разорвал вопль. Я ринулся напролом, через поле. Бежал наугад, в темноте — туда, откуда слышались крики. И тут громыхнул гром. Я прекрасно знал этот звук — выстрел из охотничьего ружья…

Сердце оборвалось. Недоброе предчувствие охватило меня: самые худшие опасения становились реальностью.

Не помню, как добежал до места. Фонарики мигали уже совсем рядом. Их тревожные лучи выхватывали из темноты две группы. Нечто, лежавшее на земле, разделяло их. Противники злобно смотрели друг на друга. Внезапно луч скользнул вниз. Я почувствовал, что мне не хватает воздуха: на земле безжизненно распростерлось детское тело. Это была она. Я узнал маленькое, залитое кровью лицо. На груди расплывалось темное пятно.

Никто не хотел убивать. Стреляли для острастки, но по злой насмешке судьбы пуля попала в нее.

Застывшие масками лица отца, брата, дяди. Живы одни лишь глаза. Ее отец впереди горожан…

— Зачем?! — не помня себя от отчаяния, закричал я. — Зачем вы убили ее? Разве мы все не люди? Разве мы не японцы? Почему вы стреляете друг в друга? Почему одни сыты, а другие голодны? Разве нельзя жить вместе? Разве нельзя оставаться людьми? — Я захлебывался от слез. — И вам не жалко ее…

Тут голова ее чуть заметно шевельнулась в моих ладонях. Слезы градом катились у меня по щекам. Внезапно я ощутил, как растворилась ненависть. Будто подтаял лед…

Конечно же, враждовали они не со зла. Голод и паника породили несправедливость, посеяли злобу. Ужас и отчаяние довершили дело. Сообща можно было бы одолеть беду. Просто надо искать другие пути.

Я смутно понимал: это ее кровь и мои слезы растопили лед отчуждения. Вспыхнул крохотный огонек, осветивший долгий путь во мраке. Чьи-то сильные руки подхватили меня. Руки моего отца.

— Мы отнесем ее в нашу больницу, — твердо сказал он. — Может, ее еще удастся спасти. Нет, мы обязаны спасти ее! Верно?

Джеймс Блиш >(США) На Марсе не до шуток

Скиммер парил в полуденном небе, иссиня-черном, как только что пролитые чернила. Сила тяжести на Марсе до того незначительна, что едва ли не каждый предмет, если его снабдить дополнительным запасом энергии, можно превратить в летательный аппарат; в земных условиях скиммер по своим летным качествам мало чем отличался бы от булыжника.

Так и с Карен. На Земле она никогда не замечала за собой особых летных качеств, а на Марсе весила всего-навсего сорок девять фунтов и, подпрыгнув, с легкостью взмывала в воздух. Она была бы не прочь сохранить такой вес, вернувшись домой, но отлично понимала: остальные фунты не потеряны ею навсегда, а лишь отданы Марсу взаймы.

Справа от Карен, пристегнутый ремнями к креслу, сидел военный в чине полковника. Она была первым репортером, которого послала сюда Земля после полуторагодичного перерыва, и ее сопровождал не кто иной, как сам начальник гарнизона Порт-Ареса.[38]

— Мы летим сейчас над пустыней, настоящей марсианской пустыней, — говорил он голосом, приглушенным кислородной маской. — Оранжево-красный песок — это гематит, одна из разновидностей железной руды. Как почти все окислы, он содержит немного воды, и марсианским лишайникам удается ее отделять. А закрутится он вихрем — вот вам и отменная песчаная буря.

Карен ничего не записывала: все это она знала еще до своего отлета с мыса Кеннеди. Да и вообще-то ее больше интересовал Джо Кендрикс, гражданский пилот скиммера. Полковник Мэрголис был безупречен — молод, атлетически сложен, прекрасно воспитан, в глазах — скромность человека, преданного своему долгу, то особое выражение, которое отличает служащих Межпланетного Корпуса. Вдобавок, подобно большинству офицеров гарнизона Порт-Ареса, он выглядел так, словно почти весь срок своей службы на Марсе провел под стеклянным колпаком. А Кендрикса, видно, здорово потрепала непогода.