Скалаки - [56]

— Ну и девушка! — говорила Бартонева Ванеку. — Удивляюсь, глядя на нее. За мной бы, поди, так не ухаживала.

— Когда любишь кого-нибудь, все для него сделаешь.

— Да что толку, если он и выздоровеет. Безумный ведь! — вздыхала старуха.

Однажды ясной ночью Лидушка сидела в каморке около Иржика. Усталая, она задремала, опустив голову на грудь. Вдруг в окно тихо постучали и добрый голос окликнул ее:

— Ты спишь, Лидушка? Лидушка!

Девушка проснулась, вгляделась в лицо за окном, тихо вскрикнула и выбежала во двор. Вернулся старый драгун.

Глава шестая НАГРАДА ДЕПУТАЦИИ

Депутация ходила не напрасно. Большое впечатление произвел при дворе привезенный крестьянами так называемый хлеб из опилок, коры и отрубей. Подобное «прошение» было необычным. Это вещественное доказательство говорило о многом. Остальное досказали крестьяне в скупых и правдивых словах.

Все они пали ниц перед императрицей[4]. Присутствовавший на приеме сын ее Иосиф расспрашивал крестьян об их жизни. Его приветливость и благосклонность развязали язык Балтазару, который рассказал о барщине и страданиях крепостных.

— Ох, уж эта барщина! — повторял несколько раз император, покачивая головой.

Балтазар к слову сказал, что он много лет был драгуном и что солдату в боях не так тяжело приходится, как крепостному.

После аудиенции в императорском дворце крестьяне возвращались довольные. Им обещали помочь.

— Разве так было бы, если бы мы послушали совета Ржегака, — сказал Рыхетскии.

— Да, кум, ты был прав.

Нужда в Чехии, особенно в горных районах, была ужасающей, и теперь туда пришла помощь. Иосиф II сам отправился в Чехию, чтобы убедиться в действительном положении вещей, и был поражен: он увидел полунагих, оборванных калек, умирающих от голода в бедных деревенских лачугах, погибающих от эпидемий в переполненных больницах. Для оказания немедленной помощи Иосиф приказал выдать из воинских запасов муку и отменить монополию пекарского цеха. Отныне всем разрешалось печь хлеб. Из Венгрии и Австрии привезл рожь и рис, из Сицилии — пшеницу. Народ благословлял молодого государя.

Балтазар успокоился. Но Рыхетский покачивал головой.

— Правда, кое-чего мы добились, но барщина-то осталась. Голод пройдет, и старые беды возобновятся. Барщина, как рана: не избавишься сразу от нее — разболится еще больше.

Члены депутации приобрели большое уважение во всей округе.

— Видишь, Ржегак, если бы сделали по-твоему, что бы мы получили? — говорили люди крестьянину из Слатины.

— Игра еще не кончена, дело не выиграно, — отвечал он ухмыляясь.

И в самом деле, игра не была кончена и дело не было выиграно. Однажды Балтазар Уждян сидел у постели больного Иржика. Бедный парень до сих пор еще бредил в горячке. Старый драгун был печален; Бартонева сказала ему так, чтобы Лидушка не слышала:

— Не знаю, выкарабкается ли парень.

«Если все, что сказал мне дорогой Рыхетский, неправда, — подумал про себя Балтазар, — может, это для него и лучше. Но он — Скалак, он на такую штуку способен».

Вошел староста, возвратившийся из Находского замка, и объявил Уждяну, что завтра в девятом часу утра он должен явиться в канцелярию.

— А зачем? — резко спросил Балтазар.

— Откуда я знаю? Мое дело передать. Прощайте! — и староста ушел.

— Это, видно, из-за депутации, — ох, уж эти… — и хозяин крепко выругался.

На другой день утром Балтазар был во дворе замка. У часовни уже стоял Бартонь из Слатины, и не успели крестьяне поздороваться, как пришел Рыхетский.

— В канцелярию?

— Да? И я туда же.

— Видно, это из-за Вены.

— Но мы им не поддадимся.

— Сосед Ржегак смеялся надо мной: «Это тебе, мол, за депутацию, разве я не предсказывал».

— Вот ехидна! Пошли, что ли.

В канцелярии они ждали не долго. Пришел пан управляющий, и начался допрос. Писарь Франц, сидя у столика, под диктовку писал протокол на немецком языке. Крестьяне не отпирались. Рыхетскии отвечал за всех.

— Очень уж тяжело нам было, а господа не помогали. Нас ожидала голодная смерть, вот мы и пошли, выпросили себе помощь, а знатных господ мы этим не обидели.

— Что, не обидели? Да вы… вы… — И тут хлынул поток ругательств; управляющий орал то по-чешски, то по-немецки, обращаясь главным образом к Рыхетскому. А тот даже глазом не моргнул. Он не унижался, не гнул спины, не просил прощения, и это совсем взорвало управляющего.

Уждян и Бартонь сказали то же, что и Рыхетскии.

— Негодяи! Мерзавцы! — кричал управляющий. — Лашек, Лашек! — Появился мушкетер Лашек, который дожидался в передней. — Лашек, скамейку сюда!

Лашек мгновенно поставил посреди канцелярии скамейку и встал возле нее, привычным жестом взяв в правую руку ореховый прут.

— Ложись, негодяй! — приказал управляющий Рыхетскому. Рыхетскии побагровел, глаза его загорелись.

— Что, меня на лавку? Меня, свободного ртынского крестьянина?! — вскричал он с такой силой, что писарь даже выронил перо из рук.

— На лавку! Ложись! — кричал управляющий.

— Только дотронься до меня, холоп паршивый! — и Рыхетскии отшвырнул лавку ногой так, что она с грохотом вылетела в переднюю. Мушкетер хотел было броситься на Рыхетского, но, прежде чем он успел что-либо сделать, староста так его ударил в спину, что мушкетер последовал вслед за лавкой. — У меня есть права! Попробуйте только посягнуть на свободного! — кричал Рыхетскии, выпрямившись во весь рост посреди канцелярии. Лицо его покраснело от гнева.