Скачка тринадцати - [90]

— Люди, погибшие в Бирмингеме, тоже были частью вашей публики. И те, кто может погибнуть во время следующего налета, тоже будут частью публики.

Сэр Уильям Вестерленд слушал спорящих все с тем же невозмутимым выражением лица. Ему удалось многого добиться в жизни именно благодаря тому, что он не спешил высказывать свое мнение, а выжидал, пока другие поднимут забрало и выставят напоказ свое мнение и свои слабости. И потому его мягкие замечания, высказываемые под конец, казались гласом истины, в то время как они основывались исключительно на здравом смысле, не замутненном излишними эмоциями. Вестерленд спокойно наблюдал, как Криспин и его коллеги-распорядители постепенно выходят из себя и скатываются к предрассудкам и враждебности. Потом вздохнул про себя, взглянул на часы и выразительно откашлялся.

— Джентльмены, — спокойно и отчетливо произнес он, — мне думается, что прежде, чем принять решение, нам следует рассмотреть следующие вопросы. Во-первых, возможно ли это? Во-вторых, как сохранить это в тайне? В-третьих, какие возможны последствия?

Распорядители и полицейский уставились на него, точно на избавителя.

— Жокеи-стиплеры — люди с характером, — продолжал Вестерленд. — Как вы думаете, кто может убедить их подстроить результат скачки?

Никто не ответил.

— Кто может гарантировать, что Хонтед-Хауз не упадет?

Никто не ответил.

— Как вы думаете, долго ли все это останется тайной для прессы? Готовы ли мы к скандалу?

Снова никто не ответил, но распорядители дружно покачали головами.

— Но, с другой стороны, если мы откажем мистеру Криспину в его просьбе, то, если эта банда взорвет еще один банк, как мы будем себя чувствовать, зная, что не сделали ничего, чтобы это предотвратить?

Все молча смотрели на него, ожидая ответа.

Джерри Спрингвуду казалось, что его голова превратилась в воздушный шарик и плавает отдельно от тела. Крик: «Жокеи, пожалуйста, на выход!» застал его врасплох. Он так и не нашел пути к бегству. Слишком многие знают его в лицо. «Ну как я могу сбежать? — думал Джерри. — Как я могу добраться до ворот и поймать такси, если всем известно, что я сейчас должен ехать на Хонтед-Хаузе? Может, в обморок упасть? Сказать, что я болен?» Занятый этими размышлениями, Джерри даже не заметил, как вышел в паддок вместе с остальными. Отяжелевшие ноги несли жокея вперед против его воли. Он стоял в паддоке с пересохшим ртом, не слыша нервозно-оживленной болтовни тренера и владельца лошади. «Не могу! — думал Джерри. — Не могу!»

К тому времени, как к нему подошел старший распорядитель Жокейского клуба сэр Уильям Вестерленд, Джерри начало казаться, что он уже умер и попал в ад.

— Джерри! — окликнул его распорядитель. — Можно вас на пару слов?

Джерри Спрингвуд тупо уставился на него. Глаза жокея были похожи на гладкие серые камушки. Вестерленду уже случалось видеть такой бессмысленный взгляд, и он знал, что это означает. Сердце у него упало. Несмотря на яростное сопротивление старшего полицейского офицера Криспина, Вестерленд утвердил единодушное соглашение распорядителей. Результат Большого национального подстраивать нельзя — даже ради того, чтобы поймать убийц. Старший распорядитель пришел к заключению, что это невозможно как с практической, так и с этической точки зрения. Что ж, пусть полицейские подождут других состязаний. Быть может, в один прекрасный день удача им улыбнется, и тот человек снова выплывет на тотализаторе.

И тем не менее Вестерленд решил, что пожелать удачи Джерри Спрингвуду не помешает. Но сейчас он понял, что сегодня Криспин своего преступника не поймает. Жокею, впавшему в ступор от страха, Большой национальный не выиграть. Тем, кто ставил на Хонтед-Хауза, можно только посочувствовать. Хорошо еще, если конь протянет полмили, прежде чем остановится, сбросит всадника или откажется брать препятствие из-за того, что жокей перетянул повод.

— Желаю удачи, — неуклюже сказал Вестерленд и вздохнул.

Джерри не ответил. У него не было сил даже на простую вежливость.

Остин Гленн занял выгодную позицию на трибунах и оттуда смотрел, как длинная вереница участников тянется к старту. Десять минут до начала скачки. Половина букмекеров успела сорвать себе горло. Толпа гудит. Остин, проигравший на Споттед-Тьюлипе в первой скачке и еще больше — во второй, грыз ногти. Неужели Хонтед-Хауз тоже проиграет?

Джерри Спрингвуд сидел в седле мешком, ссутулившись и опустив голову. Конь чувствовал настроение всадника и пребывал в растерянности. Стоит ли ему обращать внимание на крики толпы? Остину и многим другим стало ясно, что этот конь с этим всадником первым не придет. Уильям Вестерленд горестно покачал головой, а Криспин гневно поинтересовался, почему у этого коня, единственного из всех, такой вид, точно он спит на ходу?

Выйдя на старт, Джерри Спрингвуд заставил себя отключить все мысли. Чаша паники была полна и грозила перелиться через край. Джерри, весь белый, покрывшийся липким потом, понимал, что еще несколько минут — и он спрыгнет с лошади и убежит.

Когда был дан старт, Хонтед-Хауз не был готов к нему. Не получив сигнала от всадника, он немного постоял, потом растерянно поскакал следом за остальными. Конь свое дело знал: он здесь затем, чтобы скакать и брать препятствия и прийти первым. Но он не чувствовал привычной поддержки и руководства всадника. Жокей держался в седле исключительно благодаря инстинкту, выработанному долгими годами скачек. Привычные мышцы сами выполняли свою работу, не нуждаясь в указаниях разума.