Сияющий Алтай. Горы, люди, приключения - [52]

Когда гребец проходит небольшой участок реки, команда вытаскивает каяк на камни и пристрастно изучает следующий участок. Потом проходит и его, снова снимая все на видео. И так за пару дней командой преодолевается вся Чульча – от водопада и вниз до Чулышмана. Все снимается на камеру и после монтируется фильм.

Все это мы узнаем вечером, когда, вернувшись с Чульчи, сидим в маленьком кафе турбазы и пьем там теплое пиво. Команда каякеров сидит тут же, рядом с нами. Она оказывается международной, ранее проходившей многие самые опасные реки и даже водопады в разных концах мира, от Африки до Калимантана. Каякеры тоже пьют пиво и показывают нам на ноутбуке свои прежние фильмы, где они действительно творят самые настоящие чудеса. Один раз они прыгнули на каяке с водопада метров пятнадцати высотой, и все прошло как по маслу. В этом году они снимают фильм на Чульче по заказу крупного западного телеканала.

Теперь наша Алина млеет от каякеров. Каякеры также не обделяют ее своим вниманием. Алина заливисто смеется их шуткам, восхищается их подвигами и весь вечер пуще прежнего крутит пальчиком золотые пряди. Что не мешает ей, впрочем, незаметно исчезнуть в теплой ночи с Костей-ковбоем и вернуться одной только к рассвету – с блуждающими глазами и нетвердой походкой, с блаженной улыбкой до ушей. Утром она не вполне понимает, что мы ей говорим, и только хихикает в ответ совершенно невпопад. По всему видно, что ботанические опыты Кости-ковбоя с сильными сортами местной дикой флоры вполне удались.

Бедный козленочек

После многих дней полной тишины и непотревоженного звездного неба наша ночевка на устье Чульчи проходит опять словно бы в печальной памяти о саратанском угаре. Кафе на турбазе работает всю ночь и всю ночь на нашей поляне не гаснет яркий свет. Свет пробивает тонкие стенки платок и не дает спать. К тому же до самого утра в наши уши долбит громкая музыка с грязным дребезжащим звуком и низкими басами. В кафе и около него всю ночь толкается какой-то пьяный народ. Это наша алтайская беда: везде, где только есть люди, всегда отчего-то производятся неуместные грохот, шум, гам, мусор, пьяные толкания, бардак. Как хорошо нам было в тайге, где не было никаких людей. И вот, что называется, мы вышли к людям.

Едва я с трудом засыпаю, злой, уже ближе к восходу солнца, надеясь урвать для отдыха хотя бы пару часов, как меня будит какой-то новый шум, к тому же очень странный. Со стороны реки слышится громкий не то плач, не то крик, не то истерическое блеяние. Словом, кто-то там истошно вопит, завывает тонким высоким голоском, то ли женским, то ли детским, то ли вообще нечеловеческим. Да что это еще за новая напасть? Вот же дьявол. Солнце уже привстало из-за гор, и я, невыспавшийся, раздраженный, громко чертыхаясь, вылезаю из палатки, после чего тащусь к реке посмотреть, что там еще стряслось. И обнаруживаю душераздирающее зрелище!

На мелководье Чулышмана по колено в студеной воде стоит наша Лена и зачем-то моет в реке маленького черного козленка. А тот при этом истошно вопит и крутится в Лениных руках. Козленок вертится волчком, сучит ножками, тщетно пытается вырваться. Лена крепко удерживает козленка на весу и раз за разом намыливает его кудрявую черную шерстку мылом и шампунем до густой пены на ней, всю от хвостика до шеи. Намылив козленка погуще, она окунает его по самую головку с маленькими розовыми рожками в холодную быструю воду. Причем макает козленка в ледяной Чулышман по нескольку раз подряд, чтобы смыть с него пену и шампунь, хорошенько прополоскать густую мокрую шерстку. Когда Лена намыливает козленка, держа его в воздухе в руках, тот вопит, жалобно блеет и вырывается. Когда же она окунает его в студеную воду, а потом вынимает наружу, козлячий визг становится громким и душераздирающим. Козленок поразительно громко визжит и вопит, как пожарная сирена, и его визг разносится далеко по реке. При этом воет черненький детеныш до крайности жалостливо, просто сердце обрывается, когда видишь и слышишь такое. Визг и шум козленок производит такой, что скоро к реке сбегается весь помятый и невыспавшийся народ с базы.

– Ты чего это творишь?! – возмущенно кричу я Лене с берега. Мне, как и всем сбежавшимся на берег, необычайно жалко козленка, и я не сомневаюсь, что Лена его сейчас застудит и он оттого заболеет и околеет. И главное, зачем, черт побери, она вообще его моет?! Все мы, что сгрудились на берегу, злимся на Лену и недоумеваем. Что она затеяла, что это за чудачество такое?

Но Лена только отмахивается от нас и продолжает намыливать и макать несчастного вспененного козленка в холодную воду Чулышмана. Тот между тем продолжает отчаянно вырываться и еще громче орать. Он увидел нас и определенно докрикивается теперь в нашу сторону, надеясь, что мы его вызволим. Он открыто молит нас о спасении. Все мы, однако, сбиты с толку и ничего не можем понять. Стоим на берегу и тупо смотрим, как Лена методично полощет черного мокрого зверька в прозрачной реке. К тому же нам неохота лезть в ледяную воду вслед за Леной.

Все мы, конечно, сразу признали этого козленка. Он живет на нашей турбазе и целыми днями слоняется по ней, приставая к туристам и выпрашивая у них лакомства: или капусты, или огурчика, или молочка, или еще чего вкусного. Как он тут вообще оказался, на этой базе, и где его мамаша-коза – никому не известно. Козленок прижился на базе, и все его, чем могут, подкармливают.