Сияющий Алтай. Горы, люди, приключения - [191]

Там мы накупаем пива, фруктов, конфет и мороженого и тут же все это пробуем, пьем, едим, разворачиваем, усевшись в тени на грязном крыльце магазина. Продолжая гулять по Джазатору, мы натыкаемся на блинную в деревянной избе с голубым крыльцом и железной дверью и не верим своим глазам, не верим, что она может работать. Однако же внутри нам рады и тут же пекут нам целую горку ароматных блинов со сметаной и медом. Мы совершенно счастливы.

На центральной площади, песчаной и пыльной, охваченной со всех сторон избами с магазинами и отделением Сбербанка, торгуют с грузовика дынями и арбузами. Грузовик приехал из Кош-Агача, а бахчевые так и вовсе добрались сюда из далекой Средней Азии. Здесь в высокогорье арбузы и дыни – редкий и дорогой деликатес. Как и любые овощи и фрукты. Джазаторцы подходят к грузовику, приглядываются, прицениваются, стучат костяшками пальцев по зеленым арбузным бокам, подбрасывают арбузы, теплые и звонкие, в ладонях. Кряхтят и сокрушаются высоким ценам, но все равно берут – побаловать родных. Берут еще и помидоры с огурцами – тоже редкость на здешнем высокогорье.

В нашем домике два этажа. На первом коридор, русская баня, кухня-столовая и большая комната, в которой живут трое гостей из Кузбасса. Двое взрослых больших мужчин сильно за пятьдесят и того же возраста женщина, которая помогает им по кухне. Все они в сапогах, фуфайках, крепких шапках и толстых вязаных свитерах, которые делают их одинаково круглыми и неразличимыми по формам. Один все время курит и кашляет, что отделяет его от двух прочих. В их комнату из столовой ведет деревянная дверь со ступенькой внизу, выкрашенная голубой краской. Когда гости из Кузбасса уезжают рыбачить, они запирают дверь на большой висячий замок.

Приехали они на большом и дорогом японском джипе, который стоит у самого входа в дом. Даже здесь, на территории частного дома, за воротами и высоким забором, солидные кемеровские гости бдительно держат джип запертым и на сигнализации. Всякий раз, когда им нужно что-то достать или положить в джип, они отключают-включают сигнализацию. Джип в таких случаях издает высокое пииик\

Этот пиит натурально не дает нам никакого покоя. Рыбаки не оставляют свой джип в покое ни на минуту. То и дело сначала хлопает дверь дома, потом слышится громкий пиит, дальше открывается дверь машины, что-то там внутри шуршит, потом дверь джипа захлопывается, раздается громкий пиит, хлопает дверь дома, далее дверь кухни, шаги, шаги, шаги, снова хлопает дверь кухни, после дверь дома, снова пиит, снова шуршание, хлопок, пииик…. И так без конца. Рыбаки собираются на свою рыбалку по два-три часа, и все эти часы наполнены хождениями, хлопками и «пиками».

Даже когда тот, что постарше, тот, что кашляет, выходит на крыльцо покурить, он зорко стережет машину. Он что-то достает, сопя, из салона, предварительно пикнув. Потом долго молча курит на крыльце. Но стоит ему только докурить и отвернуться, как звучит пииик – и машина заблокирована. Нам становится ясно – машина может быть открыта только тогда, когда ее видит кто-то из хозяев. Как только она пропадает из виду ее в ту же секунду следует заблокировать. «Суровое, видать, это место – Новокузнецк», – уважительно думаем мы.

Нам пятерым хозяева отвели второй этаж дома, с тонкими дощатыми стенками и двумя темными холодными комнатами. В комнатах выставлены у стен узкие железные койки на скрипучих пружинах. Я решаю спать на открытом воздухе, предоставив комнаты двум семейным парам – Сергею с Оксаной и Даше с Артемом. В моем распоряжении терраса над лестницей с треугольной крышей сверху и тремя поперечными перекладинами, отделяющими меня от улицы. У террасы пол из тонких досок со щелями, сквозь них мне виден нижний коридор. Доски прогибаются и полны заноз. Я бросаю на пол один спальник, сверху кладу другой. Уже две недели я сплю не в постели – почему бы не поспать на улице еще одну ночь?

Позади вкусный деревенский ужин, мы отогрелись и начисто помылись в бане и теперь пьем на верхней террасе дома чай. Вечереет. Горы на закате отблескивают красным. Далеко на юг уходит лесистое ущелье Ак-Алахи, по ее верхам розовеют снега. Джазатор, уработавшись за длинный летний день, затихает. Редко проедет машина, пролает собака. Может, это разоряется наш отважный Тайга? Ночь подступает холодная, хозяйки затапливают печки, дымки вылетают из труб прямо вверх, сигналя к ясной погоде. Завтра будет славный покос – по жаркому-то солнцу!

Новокузнецкие рыбаки уехали вылавливать хариуса из речки Джазатор на всю ночь. Вокруг тишина. Все расходятся спать. Я раздеваюсь и забираюсь под теплый спальник. Сгущаются сумерки, уже очень холодно. Мне не спится. Изо рта идет пар. Я смотрю в ночное небо. В моей голове прокручиваются картины нашей долгой дороги. Вот скрюченного Петра рвет на перевале. Вот Тайга швыряет в небо пищащего сурка. Вот мы мчимся рысью мимо злых бельтирцев по долине Талдуры. Злая метель забивает мне глаза на Карагемском перевале. Вот мы вспениваем воду Карагема на глубоких бродах. Вот старая пасека и ее слепое покосившееся окно…

Совсем стемнело. Мои щеки щиплет легкий мороз. Я подтыкаю плотнее спальник, чтобы сберечь тепло. Все небо усыпало сверкающими звездами, многие из них крупные и разноцветные. Просверкивают молниеносные метеоры, фиолетовый еще минуту назад запад неба совсем погас. Прямо посреди черного неба желто-серебристой ящерицей блистает Млечный Путь. Он прорезает ночной купол мира от вершин У кока на юге аккурат до щелястого козырька моей террасы. Я медленно двигаюсь взглядом сквозь полузакрытые веки от края козырька и вдаль на юг, на юг, на юг – по этой широкой звездной дороге. И вдруг незаметно для себя самого погружаюсь в глубокий сон. В верный сон человека, вернувшегося из дальней дороги домой.