Сияющие - [2]

– Укротительница львов? Метательница ножей? Глотательница огня?!

– Я буду канатоходцем. Уже тренируюсь! Хочешь посмотреть?

Она стала подниматься.

– Погоди-ка, – его вдруг охватывает отчаяние. – Можно посмотреть на твоего льва?

– Вообще-то это не лев.

– А может, ты и сама не знаешь? – Он погрозил пальцем.

– Ну ладно, только осторожно! Чтобы он не улетел. – Она на самую малость приподнимает край чашки.

Харпер прижимается головой к земле и скашивает глаза, пытаясь заглянуть внутрь. Запах смятой травы и черной земли успокаивает. Под чашкой кто-то движется: мохнатые лапы, что-то желтое с черным. В отверстии между краем чашки и землей показываются антенки усиков. Испуганно вскрикнув, Кирби резким движением крепко прижимает чашку к земле.

– Да это же огромный шмель-старикан, – он снова садится на корточки.

– Знаю! – с гордостью отвечает девочка.

– Уж больно он сердитый.

– Мне кажется, он не хочет выступать в цирке.

– Хочешь, я тебе что-то покажу? Чтобы ты поверила мне.

– Что?

– Тебе нужен канатоходец?

– Нет, я…

Но жужжащий шмель уже у него в руках. Когда крылышки отрываются, издается глухой хлопок – такой же, как когда вытаскиваешь косточку из спелой вишни. Это он помнит очень хорошо, после того как целый сезон пахал на сборе вишни в городе Рэпид. Он тогда мотался как угорелый по всей чертовой стране в поисках работы. Пока не нашел Дом.

– Что ты делаешь? – в ужасе кричит девочка.

– А теперь нам нужно натянуть между банками липучку для мух. Ходить такой большой жучина сможет, но лента не даст ему упасть. У тебя найдется кусочек липучки?

Он усаживает шмеля на край чашки. Насекомое хватается за него лапками.

– Зачем ты это сделал? – Она часто-часто бьет его по плечу открытыми ладонями.

Он сбит с толку такой реакцией:

– Разве мы не играем в цирк?

– Ты все испортил! Уходи! Уходи, уходи, уходи, уходи! – повторяет она как заклинание, сопровождая каждое слово ударом ладоней.

– Перестань. Ну хватит! – Он пытается все перевести в шутку и смеется, но она продолжает его колотить. – Хватит, я сказал. Совсем свихнулась, чертова девка? – Он перехватывает ее замахнувшуюся руку.

– А ты не ругайся! – Девочка кричит и начинает плакать.

Все пошло не так, как он планировал. Если первые встречи вообще можно спланировать. Как же он устал от вечной непредсказуемости детей! Именно поэтому ему не нравятся маленькие девочки. Лучше он подождет, когда они подрастут, и будет совсем другая история.

– Все, ну все, прости меня. Не плачь, пожалуйста! А у меня для тебя есть кое-что, только не плачь. Ну-ка, посмотри! – Расстроенный, он вытаскивает оранжевую лошадку-пони из кармана. Вернее, пытается вытащить: голова застревает, и он рывком выдергивает пластмассовую фигурку. Она как раз то, что нужно: подобные вещицы помогают наладить контакт. Хорошо, что он прихватил ее с собой! Он уже не сомневается ни секунды.

– Что это?

– Лошадка такая, пони. Разве не видишь? Получше дурацкого шмеля!

– Она не живая.

– Да знаю я! Черт, возьми! Это тебе подарок.

– Она мне не нужна! – всхлипывает девочка.

– Хорошо, это не подарок, а депозит. Я отдаю ее тебе на хранение – как мы обычно храним деньги в банке. – Солнце палит нещадно. В куртке ужасно жарко. Трудно сосредоточиться и подобрать правильные слова. Скорее бы покончить с этим!

Шмель падает с чашки и лежит на траве кверху лапками, перебирая ими в воздухе.

– Ладно, я поняла.

Ну вот и хорошо. Теперь все идет как надо.

– Отдаю ее тебе на хранение, ты уж постарайся, сбереги. Это важно! Я приду за ней. Понимаешь?

– Почему?

– Потому что она будет мне нужна. Тебе сейчас сколько лет?

– Шесть лет и девять месяцев. Почти семь.

– Это замечательно. Просто замечательно! Время идет себе и идет, год за годом, как крутится твое колесо обозрения. Увидимся, когда вырастешь. Ты же меня узнаешь, детка? Я приду за тобой.

Он поднимается, отряхивает джинсы. Поворачивается и уходит не оглядываясь, едва заметно прихрамывая. Ей видно, как он переходит дорогу, подходит к железнодорожному полотну и исчезает за деревьями в посадке. Девочка переводит взгляд на пластмассовую игрушку, липкую от его потных рук, и кричит, будто он может услышать:

– Да? Не нужна мне твоя тупая лошадь!

Она швыряет игрушку на землю, та подпрыгивает один раз и приземляется рядом с велосипедным «колесом обозрения». Нарисованный глаз лошадки уставился на шмеля, а тот уже сумел встать на лапки и потащился прочь.

Но потом она вернется за лошадкой. Обязательно вернется…

Харпер 20 ноября 1931

Песок скользит у него под ногами; да это и не песок, а противное месиво, от которого ботинки промокли и теперь чавкают. Харпер ругается себе под нос, опасаясь, чтобы преследователи его не услышали. Они перекрикиваются друг с другом в темноте: «Видите его? Поймали?» Если бы вода не была такой чертовски холодной, он бы рискнул уйти по озеру. Но его уже и так трясет от ледяного ветра, который пробирается сквозь рубашку: пальто, испачканное в крови, ему пришлось бросить в забегаловке.

Харпер пробирается через пляж, лавируя между кучами мусора и гниющей древесины, с трудом вырывая ноги из грязи. Он устремляется к задней стене какой-то развалюхи у самой кромки воды – она собрана из старых коробок, скрепленных вместе просмоленной лентой. Сквозь щели и трещины этой странной халупы пробивается свет от лампы, так что она вся светится. Он вообще не может понять, зачем люди устраивают жилище так близко к воде. Наверно, думают, что самое плохое с ними уже случилось, по крайней мере, горная лавина здесь не настигнет. А ведь даже выгребная яма должна быть достаточно глубокой. И уровень воды может подняться из-за дождя, тогда всю эту богадельню смоет к чертовой матери. Пристанище забвенных душ и тел, обреченных на бесконечные потери, у которых несчастье въелось в плоть и кровь. Никто их даже не вспомнит. Как никто не будет скучать и по этой суке, Джимми Грэбу.