Сияющая цитадель - [77]

— Сие чертог Кедона, анари дэльфов, — проговорила Ксанетия тем странным гулким голосом, который явно был отличительной чертой всех дэльфов.

Три истертые каменные ступени вели в главный зал — чистый и опрятный, с куполообразным потолком, который поддерживали массивные низкие арки. Стены, слегка изогнутые внутрь, покрывала белая штукатурка, а низкая тяжелая мебель была обита белоснежной шерстью. В дальнем конце зала, под небольшой каменной аркой камина горел огонь, и с потолка свисали на цепях все те же светящиеся шары.

Спархок ощутил себя здесь незваным грубым пришельцем. Жилище Кедона веяло кротостью и святостью, и рослый пандионец остро ощущал неуместность своей кольчуги и тяжелого меча, который висел у него на поясе. Он и сам казался себе неуместным здесь, неуклюжим варваром, и его спутники, облаченные в кожу, сталь и грубую серую ткань, высились вокруг него, словно каменные идолы древнего варварского племени.

Из двери в дальней стене зала появился глубокий старик. Хрупкий и согбенный, он шел, шаркая ногами и опираясь на длинный посох. Его редкие волосы белели как снег, и на сей раз это был скорее признак глубокой старости, нежели отличительная черта дэльфов. В добавление к свободному одеянию из небеленой шерсти его узкие худые плечи окутывало некое подобие шали.

Ксанетия тотчас подошла к старику и нежно коснулась ладонью его морщинистой щеки. Глаза ее были полны тревоги, но она не сказала ни слова.

— Добро пожаловать, господа, — приветствовал их старик. Он говорил по-эленийски с легким акцентом, и его высокий голос звучал немного скрипуче, словно заржавел от редкого использования. — Добро пожаловать также и тебе, дорогая сестра, — прибавил он, обращаясь к Сефрении на почти безупречном, хотя и архаичном стирикском наречии.

— Я тебе не сестра, старик, — холодно ответила она.

— Все мы братья и сестры, Сефрения из Илары, верховная жрица Афраэли. Родство наше в том, что все мы люди.

— Когда-то, возможно, это было и так, дэльф, — в голосе Сефрении был убийственный лед, — но ты и твой проклятый народ — больше не люди.

Старик вздохнул.

— Вероятно нет. Затруднительно сказать наверняка, что мы есть или чем мы станем. Отбрось свою вражду, Сефрения из Илары. Здесь тебе не причинят вреда, и устремления наши ныне стали едины. Ты хотела бы отъединить нас от всего человечества, однако таково же и наше желание. Отчего бы не слить нам усилия воедино, дабы достичь его?

Сефрения повернулась к нему спиной.

Итайн, всегда и везде остававшийся дипломатом, поспешил заполнить неловкую паузу.

— Кедон, я полагаю? — вежливо осведомился он. Старик кивнул. — Должен признаться, почтенный, что Дэльфиус немало меня озадачил. Мы, тамульцы, почти ничего, в сущности, не знаем о твоих соплеменниках, и, тем не менее, дэльфы много лет являются средоточием одного из самых чувствительных жанров нашей литературы. Мне всегда казалось, что так называемая дэльфийская литература целиком и полностью состряпана третьесортными рифмоплетами с больным воображением. Но вот я оказался в Дэльфиусе — и обнаружил, что все то, что я считал литературными выдумками, имеет под собой реальное основание.

Вне всякого сомнения, Итайн был очень ловок. Его утверждение, что он умнее даже своего брата, министра иностранных дел, пожалуй, не вызывало сомнений.

Анари чуть заметно улыбнулся.

— Мы сделали все, что было в наших силах, Итайн из Материона. Я не стану спорить с тобой — воистину «Ксадана» написана чудовищным стихом и проникнута отталкивающим избытком слезливых чувств, однако она хорошо послужила той цели, для коей и была сотворена. Она смягчила и ослабила вражду, посеянную в вашем народе стириками. Тамульцы властны над атанами, а мы не хотели воевать с огромными нашими соседями. Со стыдом признаюсь тебе, что и сам я внес немалую лепту в создание «Ксаданы».

Итайн заморгал.

— Ты уверен, Кедон, что мы говорим об одной и той же поэме? «Ксадана», которую я изучал еще школьником, была написана семь с лишним столетий назад!

— Неужто так давно? Как быстро летят годы! Я наслаждался жизнью своей в Огнеглавом Материоне. Обучение в университете принесло мне немалую пользу.

Итайн был слишком хорошо обучен, чтобы чересчур открыто показывать, как он потрясен.

— У тебя тамульские черты лица, Кедон, но разве цвет кожи и волос никому не казались… странными?

— Вы, тамульцы, народ цивилизованный, а потому не проявляете чересчур пристального интереса к чужим недостаткам. По внешности моей сочли, что я альбинос, и сего оказалось довольно. Такое явление, хоть и нечасто, но встречается. Один из соучеников моих — стирик — был колченог. Как это ни странно, мы с ним сдружились. По речи твоей я вижу, что тамульский язык немного изменился с тех пор, как я в последний раз пребывал среди твоего народа, и сие, вероятно, затруднило бы мне возвращение в Огнеглавый Материон. Прими, умоляю, мои нижайшие извинения касательно «Ксаданы». Воистину сия поэма чудовищна, однако, как я и сказал, она хорошо послужила своей цели.

— Мне бы следовало самой догадаться, — резким тоном вмешалась в разговор Сефрения. — Вся дэльфийская литература была создана с одной-единственной целью: посеять ненависть к стирикам.