Сияние во тьме - [41]

– Шланги, – сказал Джонни, наклоняясь к нему. – С их помощью ты хотел утопить Бобби.

Он улыбнулся снова, глядя, как Ла Рю пытается вырваться из оплетавших тело колец. Джонни и Бобби были в скаутах два года и знали, как вязать узлы.

– Мы искали ключи у тебя в карманах и нашли это, – сказал Бобби, подходя к Джонни. Он тоже улыбался. В его руке была серебряная зажигалка, и он протянул ее Джонни.

– Как там называлось это местечко? – спросил Джонни.

Бобби ответил:

– Страшный дом – не игра и не спор,

Аттракцион – «Шаг в огонь».

Джонни отрывисто захихикал:

– Да, давай сделаем это.

– Несчастный Ла Рю останется тут, – рассмеялся Бобби. – Веревки крепки, ему не уйти.

– Нравится, Ла Рю? – спросил Джонни, когда мужчина начал кричать. Бобби отвернулся. А потом поднял над головой Ла Рю целый мешок мотыльков. Перевернул его, и насекомые разлетелись по комнате. Не меньше дюжины попало к Ла Рю в рот, задушив его крик.

Мужчина задергался, и мальчики отступили от него. Подошли к окну и вылезли на лестницу, которую Ла Рю приставил к дому, когда вечер только начинался. Прежде чем спуститься вниз, Джонни вытянул руку, чиркнул зажигалкой и поджег белую штору.

Два мальчика бежали по темному полю к ярмарке, закрывшейся на ночь. Огни впереди не горели, но застывшие аттракционы и темные шатры обещали свободу. Они обогнули ярмарку и, выйдя на парковку, заплакали.

За «Миром Кошмаров» – на темном холме – горел заброшенный дом. Окна разбились, и старое, сухое дерево обратилось в угли. Волны серых мотыльков взвились в небо, закрывая звезды. Те, что не упали в огонь, отправились на поиски лучшей доли.

Ведь и для них пламя означало свободу.

Рэмси Кэмпбелл. Спутник

Когда Стоун добрался до ярмарки, дважды заблудившись по пути, то подумал, что она скорее похожа на огромный развлекательный центр. Пара бумажных стаканчиков кувыркались и постукивали на берегу под набережной, стылый и вкрадчивый октябрьский ветер пригоршнями плескал Мерси – поверх разбитых бутылок и брошенных шин – на красные камни пляжа. Под приземистыми белыми фальшивыми башенками на длинном ярмарочном фасаде витрины магазинчиков предлагали сувениры и рыбу с картошкой фри. Между ними у входов на ярмарку кружились клочки бумаги.

Стоун почти решил уйти. Отпуск не задался. Одна ярмарка в Уэльсе оказалась закрыта, а эта явно не оправдывала его ожиданий. Путеводитель сулил настоящее веселье, цирковые шатры, через которые можно пройти, не глядя по сторонам, если зазывалы завлекли тебя внутрь, удивление при виде водопадов, срывающихся вниз с кусков раскрашенного картона, выстрелы и колокольчики, дрожь деревянных мишеней, крики девчонок над головой, скользкую броню и сочный хруст глазированных яблок, яркие брызги фейерверков в темнеющем небе. По крайней мере, подумал Стоун, время выбрано верно. Если заглянуть туда сейчас, на ярмарке, скорее всего, почти никого не будет.

Подойдя ко входу, он увидел свою мать. Она ела рыбу с картошкой с бумажной тарелки. Нонсенс! Она бы никогда не стала так есть, стоя на публике, «точно лошадь», пользуясь ее собственными словами. И все же он видел, как она выскользнула из магазинчика, отвернув лицо от него и от ветра. Конечно, дело было в манере есть – в быстрых и хищных движениях вилки и рта. Стоун отправил эту нелепицу на задворки сознания в надежде, что она забудется, и шагнул внутрь – в вихрь звуков и красок.

Высокая крыша с голыми железными балками напомнила ему вокзал, но шума было гораздо больше. Отзвуки сирен, свист пара, угрожающий стон металла попали в ловушку и оглушали. Все это было так громко, что Стоуну пришлось напомнить себе: он может видеть, даже если не слышит.

Но смотреть было особо не на что. Аттракционы оказались блеклыми и пыльными. Машины, похожие на большие кресла, кренились, беспомощно кружа по американским горкам. Под холщовым навесом ждали бесконечные ряды стульев. Огромный диск с сиденьями поднимался к крыше – шестеренки вращались, потряхивая одинокую парочку. Людей было очень мало. Создавалось впечатление, что аттракционы, устав от простоя, работают сами по себе. На секунду Стоуну показалось, что его заперли в пыльном чулане, где игрушки ожили, как в сказке.

Он поежился и повернулся, чтобы уйти. Возможно, он еще успеет на ярмарку в Саутпорте, хотя она на другом берегу Мерси – в добрых пяти милях отсюда. Отпуск быстро подходил к концу. Стоун гадал, как справляются без него в налоговой. Без сомнения, медленней, чем обычно.

И тут он увидел карусель. Она была похожа на детскую игрушку, забытую или брошенную ребенком, а может, передававшуюся из поколения в поколение. Под узорным полосатым, словно закручивающимся вверх шатром, на шестах – навстречу своим отражениям в кольце зеркал – плыли лошадки, выструганные из светлого дерева или выкрашенные белым. Их тела, а иногда и прорисованные головы были покрыты пурпурными, красными, зелеными яблоками. На ступице, над табличкой «СДЕЛАНО В АМСТЕРДАМЕ», посвистывала каллиопа. Вокруг нее Стоун заметил резных рыб, тритонов, зефиров, плечи и голову с трубкой в зубах в окошечке, пейзаж с холмами, озером и ястребом, хлопающим крыльями.