Сито жизни - [22]

Расскажу тебе еще об одном из набегов твоего отца. Бай Батыркул, собрав почтенных аксакалов своего аила, приходит с ними к батыру Сарману и зовет его к с себе в юрту, желая почтить его батырство. Он закалывает жеребенка в честь Сармана, одаривает батыра чапаном и новым панцирем, затем рассказывает ему о своей заветной мечте. Незадолго перед тем джигиты бая Кашкоро украли его любимого коня по кличке Гнедой, так вот он просит батыра привести этого коня обратно. А Сарману что — ему нужны подвиги.

— Опять придется мучиться, опять отправляться пешком, бай. Не стоило бы приходить к тебе в гости, да раз пришел, не следует отказывать хозяину в просьбе. Хорошо, я пойду. Ждите меня через три дня, а не вернусь в срок, считайте, со мной случилось неладное. Если погибну, возьми под свою защиту, бай, моего единственного сына Серкебая, чтобы не испытывал он нужды, чтоб не называли его люди сиротой. Пусть народ не забудет мое имя, пусть считает Серкебая ветвью, оставшейся от батыра. Говорю не из страха, а толкуя свой сон. Прошлой ночью приснилось — не пережевывая, проглотил змею… — С этими словами Сарман отряхнул подол, рукава и ушел, не оглядываясь, даже не завернув в собственную юрту. Бедняга обладал чертами истинного батыра…

Было с ним и такое: нападающие кольцом окружили аил, а Сарман в это время пил чай. Батыру раз напомнили, что враг близок, — не слышит, еще напомнили — не слышит, а когда пришли в третий раз — тут батыр ответил, что враг всегда найдется, а чай хороший — не всегда, сначала — чай, враг — потом.

Сарман, знавший в аиле Кашкоро все — от юрты бая до мест лежки зайцев, днем прятался в ложбинах, во впадинах, в овраге, в кустах, по ночам же высматривал иноходца; не трое суток минуло — все десять, но так и не увидел Сарман байского Гнедого. И все же напал он на след… Гнедого зорко охраняли. И вот однажды кто-то ушел на нем в набег, вернулся поздно ночью и накрепко привязал к коновязи. Несколько джигитов сидели возле, не спуская с Гнедого глаз. В темноте, под шум налетевшего дождя батыр Сарман, крадучись, приблизился, уже разрезал было привязь, но разве не могут справиться и с батыром джигиты, когда их десять, двадцать на одного! Обступили, схватили, на руки, на ноги набили колодки, измывались, как над собакой. Мучили батыра, но не сказал он ни слова. Тогда закатали его в войлок, сверху зашили… Бросили посреди овечьего загона — подыхай как собака! Каждый проходящий мимо пинал батыра, каждый, издеваясь, повторял: «Вору нет погибели! Придешь в другой раз — еще хуже будет! Помни — не забывай об этом!» Еды не дают, лишь раз в день чашку разбавленного кислого молока. Девушки, молодки, охраняя ночью загон, катают, будто играя, войлок с батыром, а то становятся на него в ряд и прыгают. Иногда, переваливаясь, подходит к батыру бай Кашкоро, начинает выпытывать. Но скорее камень проронит слово — будто песком набит рот славного Сармана. Кашкоро, досадуя, жалуется своему батыру Делденкулаку, и тот отвечает:

— Вели принести Сармана, заставлю говорить!

Приносят. В котле варится мясо. Батыр Делденкулак — на почетном месте. Видит колодки на руках, на ногах батыра Сармана, просит снять их:

— Не показывайте мне связанного, иначе потеряю достоинство батыра.

Сбивают колодки. Делденкулак велит бросить в огонь большой кусок железа, ждет Делденкулак. Железо пламенеет — Сарман будто не видит, не слышит ничего Сарман.

Раскаляется как огонь железо, брызжет по сторонам искрами. Делденкулак велит обмотать край раскалившегося куска войлоком, берет его в руки, встает со своего места, подходит к Сарману.

— Не будешь говорить? Не скажешь? Я заставлю! — И подносит железо к глазам Сармана. Вспыхнули ресницы, сгорели с треском… О жизнь, и тогда не моргнул батыр! По-настоящему рассердился Делденкулак: — Да у него нет души! — и бросил железо на землю…

Опять ведут Сармана в овечий загон, опять хотят зашить в тот же войлок. Тут сказал батыр:

— Дайте отдышаться, пора сходить до ветру… Хотите убить — убивайте, не издеваясь долго.

Дают батыру время. Он делает вид, что ищет подходящее место, и находит половину лучевой кости барана. Подходит осторожно, зажимает ее пальцами ног.

— Ну, теперь связывайте, — говорит Сарман, неуклюже переступая.

Случился в ту ночь ливень. Батыр Сарман рванул руками, ногами — размокший войлок пополз…

Той самой припасенной костью мгновенно размыкает батыр колодки на руках и ногах, вбегает в ближнюю юрту, нашарив котел, съедает всю пищу…

Хозяева были, оказывается, больны тифом. Слышали, что входил кто-то, но не в силах были предупредить…

А в аиле уже шумят, крик стоит в аиле:

— Вор сбежал! Лови! Держи!

Поднимается переполох.

Насытившись, Сарман подходит к коновязи, а там стоит конь. Батыр вскакивает на него.

— Где же, где вор? Лови! Держи! — кричит он и отправляется восвояси.

Едет батыр, радуясь освобождению, и видит он на высоком берегу две юрты, поставленные рядом. Угоняет Сарман двух коров, три десятка овец — и вдруг слышит: «Чу, чу!» Отпускает батыр скот вперед, а сам прячется, выжидая, и, когда оба пастуха подходят близко, хватает одного из них, а второй пускается наутек. По рукам, по ногам связывает пойманного батыр.