Система мира 2. Движение - [25]

— Об этом я хотел бы услышать поподробнее. — Минуту назад Иоганн пытался успокоить нелепые опасения старого англичанина; теперь сам встревожился не на шутку.

— Мой старый знакомый…

— Знакомый, но не друг?

— Мы такие старые друзья, что порой не разговариваем по двадцать лет кряду. Взорвалась адская машина, начинённая порохом. Убить хотели либо меня, либо его, либо нас обоих. Он начал расследовать эту историю, используя свои возможности, которые превосходят мои практически во всех отношениях. Он узнал, что высокопоставленные якобиты…

— Болингброк?

— …высокопоставленные якобиты получают сведения из источника, близкого к курфюрстшему двору. От кого-то, кто, судя по оперативности и точности депеш, вхож и в Лейнский дворец, и в Герренхаузен.

— Вы сказали, что кроме высокого источника у вас был ещё и низкий?

— Я знаком с человеком, у которого обширные связи на лондонском дне — среди воров, монетчиков и тому подобного люда, то есть той самой публики, из которой Чёрная Борода вербует свою команду.

— И вы доверяете такому субъекту?

— Безотчетно, иррационально, вопреки логике — доверяю. Я его пастырь, он — мой ученик и телохранитель, но это другой разговор для другого дня.

— Склоняю голову.

— Он навёл справки и выяснил, что приказ захватить меня поступил Эдварду Тичу из Лондона.

— Вот уж не знал, что пираты исполняют приказы Лондона.

— О, напротив, это древняя, освящённая веками традиция.

— Итак, исходя из полученных данных, вы остановились на гипотезе, что некий здешний шпион узнал о письме, которое её высочество отправила вам с Енохом Роотом, сообщил об этом высокопоставленным якобитам в Лондоне, а те отправили депешу Эдварду Тичу, используя в качестве Меркурия кого-то из лондонских преступников.

— Такова моя гипотеза, превосходно изложенная.

— Гипотеза хороша. У меня только один вопрос.

— Да?

— Почему мы гуляем по Герренхаузенской аллее ни свет ни заря?

— Помилуйте, солнце взошло много часов назад!

— Мой вопрос остаётся в силе.

— Вы знаете, зачем я приехал в Ганновер?

— Явно не на похороны, потому что когда вы сюда приехали, София была жива. Если память меня не подводит, вы были в составе делегации, доставившей Софии письмо, которое, как говорят, её и убило.

— Я такого не слышал!

— Говорят, оно было столь едким, что курфюрстина скончалась на месте.

— Виконт Болингброк славится такого рода талантом, — задумчиво проговорил Даниель, — и письмо, вероятно, написал он. Однако речь о другом. Да, меня включили в делегацию в качестве символического вига. Вероятно, вы уже видели моих спутников-тори.

— Имел неудовольствие. И всё же, почему мы идём по Герренхаузенской аллее в такую рань?

— По пути из Лондона мне подумалось, что если у якобитов и впрямь есть в Ганновере шпион, мои спутники-тори постараются с ним встретиться. Поэтому я с самого начала был начеку, одновременно распространяя слух и поддерживая иллюзию, будто выжил из ума и вдобавок туг на ухо. Вчера вечером, за обедом, я услышал, как два тори спрашивают незначительного ганноверского придворного: что за парк тянется к северу и к западу от Герренхаузена до берега Лейне? Твёрдая там почва или болото? Есть ли там приметные ориентиры, вроде большого дерева…

— Есть старый высокий дуб чуть впереди и справа от нас, — сказал Иоганн.

— Знаю, потому что именно так ответил ганноверец.

— И вы предполагаете, что они подыскивали место для встречи со шпионом. Но почему вы избрали столь неурочный час?

— Вся делегация будет на похоронах Софии. Сразу за тем мы отбываем в Лондон. Другого времени не будет.

— Надеюсь, вы правы.

— Я знаю, что прав.

— Откуда?

— Я велел слуге разбудить меня тогда же, когда других англичан. Он поднял меня на рассвете.

С этим словами Даниель Уотерхауз двинулся наперерез, заставив Иоганна остановиться. Даниель шагнул с центральной дороги в просвет между липами, отделяющими её от более узкой боковой. Иоганн последовал за ним и, обернувшись в сторону Ганновера, увидел одинокого всадника.

Даниель уже нырнул в парк и отыскал вьющуюся среди кустов тропку. Несколько минут Иоганн шёл за ним, пока справа не замаячила крона огромного дуба. Издали доносились голоса, говорящие не по-немецки. На слух Иоганна они звучали, как молотком по жести.

Он едва не споткнулся о Даниеля Уотерхауза, присевшего на корточки за кустом, и, последовав его примеру, посмотрел в ту же сторону. На вержение камня от них, под раскидистым дубом, словно три натурщика, позирующие для буколической сцены, расположились трое английских тори, прибывших с Даниелем из Лондона.

— Сэр, я в равной степени восхищаюсь вашей проницательностью и дивлюсь тому, что человек ваших лет и достоинства проделывает такие вещи.

Даниель повернул голову, чтобы взглянуть Иоганну в глаза; морщинистое лицо было серьёзным и спокойным. Сейчас он ничуть не походил на впавшего в детство старика, который вчера за обедом, к смущению соотечественников, закапал вином рубашку.

— Я не напрашивался на приглашение вашей принцессы, а получив его, не хотел ехать. Однако, будучи приглашён и приехав, я намерен показать себя наилучшим образом. Так учили меня отец и люди его эпохи, которые сметали с пути истории не только королей и правительства, но целые системы мышления. Я хочу, чтобы мой сын в Бостоне знал о моих поступках, гордился ими и передал мои принципы другим поколениями на другом континенте. Противник, не знающий этого обо мне, находится в невыгодном положении и даёт мне преимущество, которым я бессовестно пользуюсь.