Сироты вечности - [410]

Он остановился у скамьи Кемпа и странно согнулся в поясе. Голос у драгомана был высокий, как у ребенка, но без детского очарования.

– Ересиарх повелевает вам выступить сегодня в башне архонтов. Твои люди должны быть одеты и готовы к тому времени, когда в час третьей рудничной смены уляжется ветер.

Возможно, он сказал и что-то еще, но, если и так, его слова заглушил изумленный гул собравшихся в церкви.

– Это наш шанс, – прошептал Хемингс, когда в тот вечер мужчины набились в одну из двух гримерных «Музы».

– Какой шанс? – спросил Гоф.

Кемп и Конделла решили дать Шотландскую пьесу, несмотря на все протесты Бербенка. Аллейн и Аглая никаких чувств не выразили.

– Нанести удар, – ответил Хемингс. Он наряжался для роли Дункана.

Гоф возвел очи горе́.

– О чем ты? – спросил я. Мне и без революционных фантазий Хемингса было страшно от одной мысли, что сегодня предстоит выступать перед архонтами.

– Я никогда не слышал, чтобы труппу приглашали к архонтам… в их башню, – прошептал Хемингс.

– Ты никогда такого не слышал, потому что такого никогда не случалось, – сказал Старый Адам.

Сегодня он был нашим Банко, а больше всего он любил роль Призрака в «Гамлете». Адам бывал на стольких Бардовских встречах в Стратфорде и играл на стольких фестивалях, сколько Кемпу с Бербенком и не снилось, и хранил в голове больше древней премудрости, чем кто-либо из «Слуг Земли».

– Тогда это идеально, – прошипел Хемингс, натягивая лысый парик.

– Для чего идеально, бога ради? Мы ничего не можем там сделать… кроме как дать представление, я имею в виду. Если мы… если бы мы…

– Синтезаторы боли, – пророкотал Кук. – До конца жизни плюс еще сколько-то.

Хемингс усмехнулся кривой усмешкой Яго:

– Когда мы подведем «Музу» к их башне, мы установим двигатели на полную мощность и улетим раньше, чем…

– Да заткни уже хлебало, Хемингс, – сказал Бербенк (мы и не заметили, когда он подошел ближе). – Мы не летим туда на корабле. Драгоман сказал Кемпу, что мы должны быть полностью готовы… уже меньше чем через час… и что в крепость нас доставят на грависанях. Ты правда думаешь, что архонты подпустили бы нас к своей башне с оружием… или с чем-то, что может послужить оружием?

Хемингс промолчал.

– И чтобы я больше не слышал твоих безумных революционных фантазий, – рявкнул Бербенк тем гневным голосом, каким в роли Гамлета говорил с Гертрудой. – Если будешь продолжать свои бредни… еще хоть слово… клянусь Абраксасом, мы оставим тебя на этой богом забытой планетке.

Наверное, две трети арбайтеров и мыторов, не занятых сейчас в шахтах, пришли глянуть, как мы отбываем на грависанях. Их любопытство вполне понятно. За столетия, что они и их предки провели на этой планете, из человеческого поселения в башню забирали только мертвые тела – их отправляли в архонтский космопорт дожидаться пересылки на Землю.

Сейчас здесь находилась погребальная барка. Мы прошли за ней через Плерому к этой планете и рассчитывали три дня спустя отправиться за ней к следующей.

Судя по лицам арбайтеров, безмолвно провожавших нас взглядом, пока мы плыли через город и над дорогой, пробитой в скалах, никто не надеялся, что мы вернемся живыми. Возможно, мы и сами на это не надеялись, однако общее возбуждение было непритворным. Кемп, Конделла, Бербенк, Поуп, Старый Адам и другие старшие актеры в один голос утверждали, что еще ни одну странствующую шекспировскую труппу не приглашали играть перед архонтами. Мы не знали, чего ждать.

Драгоман, который заходил в церковь (если это был тот же – для меня они все на одно лицо), с несколькими архонтскими кабирами сидел в рубке грависаней, а мы – на открытой грузовой платформе, где обычно возят гробы. Так что возможности поговорить с ним не было. Кабиры, созданные архонтами для «Музы» и других виденных мной человеческих кораблей (тех, на которых летали шекспировские труппы, совершенные и физиократы), больше напоминали огромных металлических пауков, чем органических существ, у тех же, что были с драгоманом в рубке, я приметил куски тела, руки и даже рот, более губастый и человеческий, чем у самого драгомана. Кожа, губы, зубы и все остальное выглядели так, словно сделаны из человеческих запчастей. Смотреть на это было странно и неприятно.

И еще я странно чувствовал себя в полном костюме и гриме так задолго до представления. Мы прихватили с собой костюмы для следующих сцен и кой-какой реквизит: стулья, стол, кинжалы и так далее – но декораций и задника у нас с собой не было.

И мы понимали, что у нас не будет ни компьютерного света, ни микрофонов, которые в шатре обеспечивала «Муза».

Сани скользили в двух метрах над дорогой, уводящей вверх к башне Мезель-Гуль.

Никто из нас не видел космопорт или погребальную барку вблизи, так что, когда сани достигли уступа и бесшумно поплыли мимо идеально ровной посадочной площадки, мы уставились во все глаза. Барка, мрачная в полном соответствии со своим назначением, парила метрах в пяти над черными обожженными камнями – гладкий темно-серый трехбашенный корпус. К хранилищам-рефрижераторам спустили пандусы, и такие же пугающие мясо-металлические кабиры поднимали по ним саркофаги размером как раз на человека. Изнутри барки шел тусклый красный свет. Она наверняка могла вместить десятки тысяч саркофагов.