Сироты квартала Бельвилль - [65]
Снег скрипнул — это девочка устраивалась поудобнее, утаптывала тупоносыми лыжными ботинками место возле пня. И Рири вдруг почувствовал, что нет для него ничего дороже этих тупеньких ботинок на совершенно детских ногах, всего этого съежившегося худенького существа, только рыжей прядкой выглядывающего из своей куртки.
Надо было как можно скорее прервать молчание.
— Как Казак тебе обрадовался! — Клоди погладила собаку. — Прямо затанцевал, когда увидел, как ты и мсье Клеман выходите из машины. Узнал.
— А ты? Ты-то обрадовалась? — нетерпеливо перебил ее Рири.
— Ну, допустим, обрадовалась.
— Нет, нет, без «допустим»! Диди, милочка, хорошая, скажи без «допустим», ты обрадовалась?
— О'кэй, давай без «допустим». Обрадовалась. — Она опустила голову.
— Диди, ты сокровище, ты удивительная девочка, ты… Нет, просто не могу слов подобрать, какая ты!
Клоди беспокойно завозилась, снова заскрипела ботинками по снегу. Сказала сварливо:
— Я-то, может, и сокровище, и необыкновенная, и удивительная, и еще там какая-то, зато о тебе этого не скажешь. Сокровище, может быть, да только в кавычках.
— Почему? — искренне удивился Рири. — Чем ты недовольна? Что я тебе сделал?
— Пока еще не сделал, но непременно сделаешь, поступишь по-своему, как всегда, — все так же язвительно продолжала Клоди. — Кажется, ты собираешься под сочельник вместе с твоими дружками-марсельцами в лыжный поход? Они тебя подбили на этот поход или это твоя идейка? Так вот слушай: мне это совсем не нравится.
— Что не нравится?
— Этот поход в Лотарэ и вообще вся идея. Я ведь все слышала о тамошней катастрофе.
Рири беспечно махнул рукой:
— Э, вот ты о чем… Так это еще когда было… И было не там, куда мы собираемся, а совсем на другом, восточном склоне. А мы идем на западный склон, это учебная трасса, там совсем безопасно. И потом, Диди, пойми, я просто не могу отказаться, я давно обещал ребятам повести их.
— Я и не знала, что ты такой отчаянный лыжник, — сказала она, все не сдаваясь.
— Ты вообще ничего обо мне не знаешь, — поддразнил он ее.
— А вот и неправда. Я теперь все о тебе знаю. — Она оживилась. — И какой ты был упрямый в детстве, и что говорил, и как убегал из дома, и как не хотел ехать учиться в Париж — все-все…
— Интересно, откуда у тебя эти сведения? Мои старики, что ли, тебе все это выкладывают?
Она кивнула.
— Они мне с тех пор, как я у них живу, очень много о тебе рассказывают…
— Ну и ну… — Рири покрутил головой. — Не знал я за ними такой болтливости. Нашли, видите ли, благодарную аудиторию…
— Нет, ты, пожалуйста, ничего такого не смей думать о твоих стариках, — горячо заговорила Клоди. — Ты даже не понимаешь, какие они у тебя замечательные. Ничего для себя, все для других. И это — вся их жизнь, всякий их час. Думаешь, мне не хотелось бы стать такой, как они? Только вряд ли у меня получится, я, наверное, так не сумею… — Она понурилась.
— Сумеешь, если захочешь. Ведь ты хорошая, — сказал он нежно и протянул руку к рыжей прядке.
В это мгновение где-то вдали прогрохотала лавина, и она вскрикнула:
— Слышишь? Опять! Слушай, я не хочу, чтоб ты шел в этот поход!
Он спросил очень тихо:
— Тебе правда важно, чтоб я был?
Она молча кивнула.
— И тебе нужно, чтоб я был с тобой?
Она снова кивнула, на этот раз торжественно. Он не вытерпел, уткнулся головой ей в колени. Сказал жалобно:
— Тогда поцелуй меня, Диди, а то у меня лопнет сердце.
— Ну, ну, не пугай меня, пожалуйста, — ворчливо, как мать, сказала она и неловко клюнула его куда-то возле уха.
Он почувствовал запах лаванды, как от свежих деревенских простынь, и зажмурился от счастья.
— Знаешь, какой я был дурак? Я думал, ты теперь с Пьером и обо мне начисто позабыла…
— Ох, какой дурень! — отозвалась она смеющимся голосом. И добавила серьезно: — А Пьер — отличный парень. Он сейчас в больнице.
— Знаю, — сказал он и заторопился: — Не будем об этом. Я хотел тебе сказать — у меня для тебя есть подарок.
— Правда? Какой?
— Сейчас увидишь. Нет, увидишь потом. А сейчас закрой глаза.
Она честно закрыла глаза, и он увидел темное полукружие ресниц на ее щеках. Он не смог удержаться — поцеловал эти ресницы, поцеловал гладкую и холодную, как яблоко, щеку.
Она сердито оттолкнула его:
— Послушай, ты что? Я тебя поцеловала один раз, а ты? Как не стыдно! Вон и Казак смотрит…
— И пусть! Пусть смотрит! Пусть знает, что я тебя люблю, — захлебнулся он.
Она сощурила светлый глаз, нежно и насмешливо усмехнулась.
— А он давно знает. И я, между прочим, тоже…
Рири смотрел и смотрел на нее, не в силах выговорить ни слова.
— Ну давай же твой подарок, — потребовала она.
Он опомнился, вытащил из кармана куртки что-то маленькое, согретое его теплом.
— Держи. Колечко.
— Какое красивое! — воскликнула Клоди. — Я его сейчас же и надену. Смотри, как раз на мой безымянный!
— Знаешь, оно совсем простое, железное, — виновато потупился Рири. — На хорошее у меня не было денег…
Она снисходительно взглянула на него — взрослая маленькая женщина, вполне сознающая свое превосходство.
— Ничего-то ты не понимаешь! Для меня оно дороже самого дорогого, — шепнула она.
38. Восковой ангел
У него были точеные розовые ручки и ножки, прозрачный хитон, светлые кудри над кукольным пухлым личиком и блестящие белые крылышки за плечами.
